Анатомія доктора Тюльпа: така правдива художня неправда

У багатьох людей при згадці про розтин або хірургічний театр у пам’яті спливає Рембрандтова «Анатомія доктора Тюльпа». Ця картина – дійсно вражаючий образ. Вона вкарбовується в нашу пам’ять, вона атмосферна, вона реалістична… але майже все в ній – неправда.

Це дивна штука: найбільш правдиві твори мистецтва мусять вдаватися до багатьох неправд для того, щоб стати правдивими. Такий собі парадокс художньої правди. Для того, щоб фільм був правдивим – він мусить вмістити події кількох (або й кільканадцяти років) у півтори години. Щоб портрет був схожим – він має бути дещо перебільшеним, випинаючи характерні властивості моделі (був навіть експеримент, у якому вчені виявили, що малознайому людину люди легше впізнають по карикатурі, ніж по реалістичному зображенню). Навіть фотографи-портретисти змушені спеціально виставляти світло, щоб підкреслювати певні характерні риси обличчя. Треба визнати: людство любить перебільшення та неправду. Особливо неправду улесливу… а якщо вам здається, що людина не піддається на воскуріння фіміаму  – згадайте, що казав Джером К. Джером: «Якщо людина не піддається на грубі лестощі – хваліть її за скромність; і ви досягнете свого».

Художники завжди добре розуміли цю людську властивість. Рембрандт – як і його колеги з гільдії святого Луки (а всі голландські художники належали до цієї гільдії) – чудово розумів, що якщо людина просить намалювати щось «як воно є насправді», то це не означає, що треба саме так малювати. Треба малювати так, як має бути насправді в уяві глядача. Потрібна платонівська ідея: не окремий стіл, а «стольність» сама; щось, що матиме характерні риси всіх столів світу… і при цьому буде неповторним, бо інакше нудно, і не вразить, і не запам’ятається. Теж саме стосується і розтину: потрібен не якийсь рутинний розтин, а квінтесенція всіх розтинів у всіх анатомічних театрах світу – тільки так можна створити потужний, разючий образ, що впаде в око й в душу та залишиться в них назавжди. А через те, що у реальності таких розтинів не буває – треба придумувати, треба накладати неправду на неправду, треба створювати правду художню.

Що й відбулося в «Лекції анатомії доктора Тюльпа» (так звучить повна назва картини).

Читати далі

Герника

В известном анекдоте гестаповец спрашивает у Пикассо, указывая на репродукцию Герники: «Это ваша работа?» — на что Пикассо ему отвечает: «Нет, это ваша работа». В чем-то, «отказываясь» от авторства, Пикассо был прав. «Герника» — результат большого количества случайностей. Один из многих населенных пунктов, уничтоженных во время войны в Испании (и «красными», и «националистами»), он прославился благодаря случайно оказавшемуся рядом американскому журналисту. Затем трагедия Герники стала очень удачной находкой для республиканской пропаганды. Пикассо, которого не особо тронули ужасы Первой мировой войны, незадолго до испанской войны вдруг увлекся политикой — вряд ли бы он без этого обратил внимание на этот сюжет. Как и многие другие творческие личности, он склонялся к левому движению. И, разумеется, после начала гражданской войны на его родине, Пикассо принял сторону республиканского правительства. Для приличного человека иной выбор в то время был немыслимым. «Борьба в Испании — это борьба реакции против народа, против свободы. Вся моя жизнь художника была борьбой против реакции, против смерти искусства. Как после этого можно думать, что я примирюсь с реакцией, со злом?» —  заявлял он. В начале 1937 года он написал яростный антифранкистский памфлет «Сон и ложь Франко», проиллюстрировав его собственными офортами (которые во многом вдохновила серия «Бедствия войны» Гойи). Затем республиканское правительство заказало ему роспись испанского павильона на Всемирной выставке. Сначала Пикассо — у него в то время был творческий кризис и личная жизнь типа «всё сложно» — никак не мог взяться за заказ. Но вскоре на первых полосах левых газет (Пикассо прочел о Гернике в коммунистической «Юманите» от 29 апреля 1937) появилась новость, давшая толчок вдохновению. Была разбомблена Герника.

События, приведшие к трагедии, начались на стратегическом уровне. После неудач со взятием Мадрида и поражения под Гвадалахарой, франкистское командование решило перенести направление главного удара с, образно говоря, «сердца» позиций республиканцев, на её края. В качестве цели была выбрана Страна басков: она была расположена на фланге отделенного от основных республиканских территорий Северного фронта; она была для Северного фронта главным промышленным центром (металлургические, машиностроительные и оружейные предприятия Бильбао); и население Эускади поддерживало не столько левые идеологии, сколько сепаратистские тенденции — а значит его можно было превратить если не в союзников, то, по крайней мере, в спокойных и лояльных подданных). Командовать операцией должен был один из лучших генералов националистов, герцог Эмилио Мола по прозвищу «Бухгалтер». Для захвата Бильбао было сосредоточено всё лучшее, что имел на тот момент Франко: марокканцы, африканские части, наваррские «рекете» (в числе которых было и значительное количество уроженцев Страны басков), смешанные итало-испанские части, итальянская авиация и немецкий легион «Кондор». Сперва план разрабатывался так, чтобы «гражданское население не было вовлечено в боевые действия», но потом концепция изменилась. Решено было использовать террор: от листовок и психопатических передач «Радио Севилья» — до расстрела заложников и массированных бомбардировок.

Операция началась 31 марта — с расстрела 16 пленных республиканцев в Витории. Части националистов — без особого мудрствования — двинулись в лобовую атаку на позиции басков. Расчет был на преимущество в технике и в снабжении. И он оправдался. Легион «Кондор» вступил в дело в тот же день — он бомбил транспортные узлы. ПВО у басков практически отсутствовала — были только пулеметы, совершенно неэффективные против высоко летящих немецких бомбардировщиков. Тактике ковровых бомбардировок республиканцы могли противопоставить менее, чем два десятка истребителей И-15; несколько десятков учебных и разведывательных самолетов были против «Юнкерсов» и «Хейкелей» бесполезны. Наличных сил не хватило. Через несколько дней после начала наступления фронт был практически отрезан от тыла.  Не смотря на то, что республиканское командование попыталось уменьшить давление на басков при помощи наступления возле Мадрида — Брунетской операции — судьба Эускади была решена. Вопрос был лишь в цене — и баски заставили заплатить высокую цену: на то, чтобы пройти 40 километров от исходных позиций до предместий Бильбао франкистам пришлось потратить больше трех месяцев.

Так выглядела Герника после бомбардировки.

Так выглядела Герника после бомбардировки.

26 апреля 1937 года франкистской авиацией был нанесен бомбовый удар по Гернике. Маленький баскский городок не был военной целью. Но Герника обладала огромным моральным значением. В ней находился баскский священный дуб — под которым, кстати, за неделю до бомбардировки приносило присягу правительство Страны басков. В день бомбардировки в городе находилось некоторое количество солдат, бежавших после боя, произошедшего у Маркины день назад; хуже было то, что понедельник был ярмарочным днём — и в Гернике находилось много фермеров с большими стадами скота и овец (лошадь и бык на картине — не фантазия Пикассо). В 16 часов 30 минут раздался звон колокола, предупреждавшего об авианалете. По сигналу и жители города, и все остальные спустились в подвалы. Над городом появился один «Хейнкель-111» и сбросил полторы тонны бомб на центр городка. Люди вышли из убежищ и занялись устранением последствий бомбежки… но тут появилось шесть «Юнкерс-52» и сбросили ещё около девяти тонн бомб. Тем, кого атака застала врасплох пришлось несладко, но и те, кто успел нырнуть в погреб-«бомбоубежище» пришлось не лучше: «Юнкерсы» несли бомбы разных калибров, в том числе и тяжелые — которые легко разрушали подвалы. А в тех убежищах, которые избежали попаданий, люди задыхались от дыма и пыли. Те, кто пытался бежать из города — становились «дичью» для немецких истребителей на окружающих поселок полях. В 17.15 появились оставшиеся три эскадрона (двенадцать «Юнкерсов-52» и три итальянских SM.79s) — ещё пятнадцать машин, нагруженных почти 25 тоннами бомб: от двухкилограммовых осколочных до 250-килограммовых фугасных. И Герника превратилась в ад на земле. В Бильбао — немного меньше 20 километров от Герники — было видно огненно-красное зарево над городом. Баскские власти заявили о 1664 убитых и 889 раненых (из приблизительно 3 700 жителей городка в мирное время — но 26 апреля вместе с беглецами с фронта и прибывшими на ярмарку в Гернике находилось около 10 000 человек). Эти цифры использовала и республиканская пропаганда (они считались истинными до 1980-х.) — но сейчас полагают, что число убитых не превышало 300 человек. Считается, что около 14% городка было разрушено бомбами; пожары закончили дело и на следующий день разрушения оценивались как 74% застройки.

27 апреля новость о разрушении Герники появилась в британской прессе, а на следующий день эмоциональная статья южноафриканца, журналиста-«фрилансера» Джорджа Стира вышла в «Нью-Йорк Таймс». В какой-то мере это была случайность — группа журналистов (в числе которых был и Стир) находилась совсем неподалеку от Герники; более того, из-за пулеметного обстрела с немецкого истребителя им пришлось провести довольно неприятные четверть часа в воронке из-под бомбы. Националисты факт бомбардировки Герники отрицали — они заявили, что она была разрушена самими же басками: «Гернику разрушили поджигатели и бензин. Преступные красные орды, служащие Агирре, президенту Страны басков, зажгли Гернику  и превратили её в руины». Ветераны «Кондора» так же пытались снять с себя ответственность: кто-то писал, что Гернику разбомбили случайно (перепутав с мостом), кто-то заявлял, что следовал лишь приказам испанского командования… Военные преступники всегда оправдываются одинаково.

29 апреля силы националистов вошли в Гернику. Франкисты пытались скрыть все, что можно; но за несколько дней было собрано достаточное количество доказательств бомбардировки. Мир впервые начал понимать, что его ждет в ближайшее время.

Один из эскизов к

Один из эскизов к «Гернике»

Герника была не первым мирным населенным пунктом, подвергшимся бомбардировке во время войны. 31 марта была разрушена деревня Дуранго, в котором перекрещивались железная дорога и автомобильное шоссе: 127 убитых и 131 раненый (среди убитых было 14 монашенок). Неоднократные попытки «деморализовать население посредством воздушных рейдов» предпринимались по отношению к Мадриду (лишь ночь 16 ноября 1936 года стоила Мадриду около 5000 убитых и раненых). Были и другие. Не щадила мирных жителей и артиллерия. Террор — как массовый, так и индивидуальный — активно использовали обе стороны.

Для республиканцев Герника стала пропагандистской и дипломатической победой. В следствие информационной кампании, посвященной Гернике, западные страны начали пересматривать свою политику нейтралитета — но для республиканского правительства было уже поздно: Бильбао пал, Северный фронт был обречен и перелом в войне свершился. Картина Пикассо была весомым вкладом в победу на пропагандистском фронте.

Публика приняла «Гернику» без особого восторга. Кому-то картина показалась слишком банальной, кому-то — слишком интеллектуальной, кому-то бесчувственной. Нашлись даже такие, кто — глядя на полотно — обвинил художника в симпатии к Франко. Действительно, сперва картина была задумана едва ли не как агит-плакат: в центре картины должно было находиться солнце, а на его фоне — сжатый кулак воина. Но художник взял верх; и, в итоге, получилось то, что мы знаем — мрачное, пугающее своим схематизмом изображение ужаса войны. И вызываемые «Герникой» чувства — это, пожалуй, единственное, что в картине не случайно. Пикассо работал над ней очень тщательно: множество эскизов (от почти натуралистичных фигур — до декоративных изображений с цветами и рыбками вместо глаз); упорная работа с композицией (художник несколько раз менял центральные фигуры и их расположение); эксперименты с цветом (Пикассо во множестве вырезал отдельные детали — одежду, кровавые слёзы, цветы — из цветной бумаги и прикладывал их к картине, чтобы оценить получившийся результат)… В общем, мастер использовал весь ассортимент профессиональных приемов, которыми владел. Наверное, поэтому «Герника» прочно заняла свое место в числе общепризнанных шедевров живописи.

«A New International History of the Spanish Civil War», Alpert Michael
«Guernica», Klaus Maier
«Condor. The Luftwaffe in Spain», Laureau Patrick
«Condor Legion. The Wehrmacht’s Training Ground», Ian Westwell
«La Guerra civil espanola», Hugh Thomas
«Revolution and War in Spain, 1931-1939», edited by Paul Preston
«The Battle for Spain. Spanish Civil War 1936-39», Beevor Antony
«The Destruction of Guernica», Paul Preston
«The Revolution and the Civil War in Spain», Pierre Broue & Emile Temime
«Пабло Пикассо», Антонина Валлантен
«Пикассо», Франческо Галуцци

Секрет успеха или Немного об образовании

the-severe-teacherЧеловека сложно заставить делать то, чего он делать не хочет. А не хочет он делать того, в чем не видит для себя пользы. Иногда пользу увидеть легко — когда она следует непосредственно за действием: я залезу на дерево — и смогу сорвать вкусное яблоко; я покрашу забор — и смогу получить деньги. Но иногда пользу увидеть сложно. Какая польза от того, что я плачу налоги? Почему я должен получать и предъявлять кучу бумажек, чтобы купить квартиру? Зачем мне откладывать деньги в частный пенсионный фонд, если мне даже на отпуск в Турции не хватает?

В поведенческой экономике есть такое понятие: дисконтированная полезность. Что это такое — лучше всего объясняет знаменитый эксперимент Уолтера Мишела (его ещё называют Стэнфордский зефирный эксперимент — Stanford marshmallow experiment): ученый приглашал в комнату ребенка (от 3 до 5) и предлагал ему выбор — съесть один зефир сразу или три зефира, когда он (ученый) вернется. И уходил. От части детей зефир прятали — и они звонили в колокольчик, когда считали, что прождали достаточно; другую часть — оставляли наедине с зефиром, лежащим в зоне их досягаемости. У детей (по крайней у тех, кто видел зефир перед собой) получалось довольно плохо — среднее время ожидания составило около минуты. Что это значит? Что зефир, полученный сейчас имеет для ребенка большую ценность, чем три зефира, которые он получит в неопределенном будущем. Для взрослого человека это тоже работает — айфон, купленный прямо сейчас, кажется полезнее (и приятнее) чем, например, курсы английского, благодаря которым на следующей работе можно будет получать значительно большую зарплату (с последующей беспроблемной покупкой всех новых моделей айфона по мере их появления на рынке).

Но самое интересное в описанном эксперименте — это не время ожидания. Интересное началось через десять лет: психологи решили узнать, что произошло за это время с подопытными. И их (подопытных) судьбы затем отслеживались — каждые десять лет они участвовали в опросе и предоставляли данные о своей жизни. Оказалось, что чем дольше ребенок мог сопротивляться искушению съесть зефир прямо сейчас — тем более успешным взрослым он стал.

В принципе, стремление съесть ближайшую зефирку как можно скорее вполне предсказуемо — любой организм нацелен на получение максимума пользы при минимуме затрат; а время — это тоже затрата. Но каждый организм оценивает пользу и затраты по-разному. И чем больше человек знает о своих затратах (которые здесь и сейчас) и чем меньше он знает о пользе, которую получит там и когда-то — тем выше он оценит затраты, и тем ниже он оценит результат.

Бывает, что люди очень высоко ценят своё то, от чего они должны отказаться ради какой-то далекой пользы. В 1930-х годах американский экономист Ирвинг Фишер в «Теории процента» заметил, что чем беднее человек, тем с большей вероятностью он отреагирует на ближайший стимул, проигнорировав стимулы, отдаленные во времени и пространстве. В виде иллюстрации, он привел байку о фермере, который не чинил протекавшую крышу. Когда шел дождь, фермер хотел остановить течь, но не мог этого сделать (стимул рядом и желание отреагировать на лицо). А когда дождя не было — то не было и проблемы, которую нужно решить — и полезность не текущей когда-то в будущем крыши в солнечный день сводилась к нулю (стимул далеко и другие стимула — как желание подремать, например — берут верх). Думаю, любой найдет такого персонажа среди своих знакомых — кого-то, кто настолько высоко ценит свое время, что не желает его растрачивать на работу. Но я бы на месте Фишера не винил бедность, а поинтересовался уровнем образования фермера. Ему, возможно, просто не хватало знаний, памяти и воображения, для того, чтобы представить, что произойдет с его крышей во время дождя. И бедность, возможно, не причина, а следствие.

Но что фермер, великие взрослые тоже не всегда в состоянии устоять перед зефиркой.

Даже Наполеон не смог. Зефирка, правда, была очень большая и была у него в руках. В 1813 году, после поражения в России, австрийцы предложили Наполеону условия, на которых они могли бы достичь примирения между Наполеоном с одной стороны, и Россией с Пруссией — с другой. Условия были такими: Наполеон возвращает большую часть захваченных у Австрии и Пруссии территорий, распускает созданный им в Германии (и находящийся под его влиянием) Рейнский Союз и бросает на произвол судьбы Варшавское герцогство. Взамен — мир и многовековая цель французской политики — естественные границы по Рейну, Альпам и Пиренеям. Вот реакция Наполеона : «Чего вы от меня хотите? Чтобы я покрыл себя позором? Ни за что! Я погибну, но не уступлю и пяди своей территории. Ваши потомственные монархи могут быть двадцать раз биты и всякий раз вновь возвращаться на престол. Я не могу себе этого позволить, потому что я — всего лишь солдат, достигший вершины могущества. Мое владычество меня не переживет: оно рухнет, едва я ослабею и меня перестанут бояться». Его честь находилась на его шкале ценностей выше, чем французская вполне материальная граница по Рейну, которой не смог добиться даже Людовик XIV. Но что Наполеон знал о французах? — вот реакция Франции на то же предложение: Законодательный корпус счел, что Император может «продолжать войну лишь во имя независимости французского народа и территориальной целостности его государства» и что стоило бы «умерить пыл и амбиции, ставшие за последние двадцать лет фатальными для народов Европы». Кроме того, в системе ценностей французских нотаблей и депутатов необходимость «всемерно и неукоснительно соблюдать законы, гарантирующие французам права на свободу, неприкосновенность личности и частную собственность, а нации — безоговорочное осуществление ее политических прав» была много важнее наполеоновской чести. Да, Франции предложение понравилось. Бонапарт, увы, к нотаблям не прислушался и остался вообще без сладкого. В итоге Франция отказалась идти на затраты, которые, по её мнению, никак не окупали столь ничтожной пользы, которую приносила ей нетронутая честь Наполеона; и Наполеон лишился необходимых для войны ресурсов, был предан и проиграл. Долгосрочные перспективы мирного развития были повержены маленькой зефиркой с надписью честь и слава, лежавшей в кармане у Наполеона.

Наполеон ошибался, Наполеон увлекался, но он всё-таки умел планировать — и планировать хорошо. По крайней мере, в тех областях, в которых он разбирался. А вот, например, большой поклонник Наполеона, Ахмет, бей Туниса (в 1837-1855 годах) — вряд ли бы продержался в «зефирном тесте» даже минуту. Он так хотел заполучить современную армию, современные дворцы и править современным государством — что начал строить дворцы, покупать оружие (часто устаревшее или бракованное), нанимать солдат, открывать фабрики и строить казармы одновременно. Денег, конечно же, не хватало: он поднял налоги, ввел государственные монополии на мыло, соль, табак и кожи, и, в итоге, начал одалживать деньги за границей. Добавило бед и то, что его приближенные крали и брали взятки при малейшей возможности. В итоге страна оказалась на грани банкротства, при его преемниках попала под управление международной комиссии и, в итоге, стала французским протекторатом. Зефирка здесь и сейчас победила болезненный пинок в неопределенном будущем.

История, вообще-то, — весьма практичная наука (фермеру не хватало знаний о том, что происходило в прошлом с дырявой крышей во время дождя; функция истории — напоминать о таких вещах). История рассказывает о том, как люди создают себе проблемы, и как они их (после того, как создали?) решают. И благодаря Наполеону и Ахмед-бею мы теперь знаем, что для того, дабы получить максимальное количество зефирок:

  • Необходимо правильно расставлять приоритеты.
  • Нужно планировать свои действия в долгосрочной перспективе.
  • Стоит налаживать эффективное взаимодействие с другими участниками.

(Подпись — Капитан Очевидность)

Что мешает нам выполнять эти очевидные и всем известные правила? Чаще всего нехватка знаний и навыков. Они (знания и навыки) дают возможность наилучшим образом расставить приоритеты, спрогнозировать результаты действий и успешно передавать информацию другим и воспринимать её от них. Что дает навыки и знания? Образование. Наполеон был для своего времени хорошо образованным человеком — но, например, экономика и география были его слабыми местами (не говоря уж о том, что психологии и логистики в его время вообще не существовало). Он мог бы, конечно, послушать людей, знакомых с предметом (например, польских офицеров, хорошо знакомых с природными условиями Восточной Европы и писавших многочисленные рапорты о необходимости соответствующего климату снабжения — от подготовки фуража на зиму до шипованных подковах для передвижения лошадей по замерзшей земле и льду), но… Наполеон не хотел слушать. В общем, продолжать не буду, чтобы не уйти слишком далеко в сторону.

Человека действительно трудно заставить делать то, чего он не хочет. Но есть и хорошая новость: человек может сделать многое добровольно — если поймет и оценит отсроченную пользу, которую принесут ему не очень привлекательные здесь и сейчас действия.

Повторюсь: образование (по крайней мере, хорошее; по крайней мере в теории) дает те знания и навыки, которые позволяют и заглянуть вперед при планировании; и оценить относительную важность существующих факторов и правильно расставить приоритеты; и налаживать эффективное взаимодействие с окружающими. И речь, кстати,  идет не об абсолютном качестве образования, а об относительном. Британцы читали Адама Смита — Наполеон нет; и Британия, по сути, выиграла войну экономическими средствами (и даже Веллингтон в Испании победил во многом за счет организации снабжения). Во Флоренции XIV века училось чтению и письму около 70% всех детей и 80% домохозяйств подавали фискальные декларации, написанные и составленные ими самостоятельно — и Флоренция стала одним из крупнейших экономических центров Европы и колыбелью Возрождения. Ищете секрет успеха? Вот он: хорошее образование.

И недостаточно просто найти образованного правителя или создать небольшую, хорошо обученную элиту. Возможно, в Афинах времен Перикла или при дворе Карла Великого это давало результат. Но в современном мире… Вряд ли. Недаром Бисмарк ответил на вопрос, кто же выиграл битву при Садовой (1866 г.): «Немецкий школьный учитель». Он был прав. Для того чтобы выполнить приказ — надо понять его смысл и цель. В действительно сложных ситуациях слепое подчинение не работает — нужна инициатива. Сейчас мир очень сложен, намного сложнее, чем во времена Бисмарка. И для того, чтобы выполнять действия, необходимые для успешного функционирования общества (уплату налогов, предоставление информации, взаимодействие с государством, участие в экономических и политических процессах) — надо осознавать их необходимость, оценивать их эффективность и понимать, чему эти действия служат и к чему могут привести. Даже чтобы просто голосовать и получать от выбранных политиков реальный результат (вместо смены вывесок) — необходимо понимать, как работает система.

Можно, конечно, ни о чем не задумываясь (пусть сын Икса думает) требовать, чтобы мясник получал 40 000 гривен в месяц и продавал мясо по 40 гривен килограмм. Но тогда (при прибыли с килограмма мяса в 14 гривен и при 8-часовом рабочем дне, двадцать дней в месяц) мяснику нужно будет гарантированно продавать каждый час почти 13 килограммов мяса — килограммовый кусок за четыре с половиной минуты. Можно возмущаться, что из-за плотины для ГЭС затоплено определенное количество земель, но стоит посчитать, какой доход приносили затопленные земли — и какой доход приносят предприятия, использующие выработанную этой ГЭС электроэнергию. Без навыка критического мышления, которое должно давать образование, без элементарного знания логики, экономики, математики — невозможно адекватно оценить ситуацию. Но, зато, можно создать общественное мнение. И оно приводит к событиям, скажем, в Руанде 90-х. — чтобы не приводить длинный список катастроф, вызванных желанием получить все и сразу.

Чем больше людей получит необходимые знания и навыки — тем более благополучным, успешным и безопасным будет общество. И каждый получит свою долю от этих благ. Но, увы, пока человек не способен увидеть связь между своими действиями и отдаленным (иногда очень отдаленным) результатом — он будет хвататься за ближайшую выгоду, и пренебрегать «дисконтированной полезностью». А уж если этот отдаленный результат сперва проявится у соседа…

Думаю, для нас, для Украины реформа образования одна из самых критичных. Если это будет не «смена вывесок», а коренная перестройка системы. Такая перестройка, которая будет готовить не к сдаче тестов, а к реалиям современной жизни; которая научит критично мыслить, делать выводы, планировать и понимать всю сложность взаимосвязей в окружающем мире. И кроме пользы для общества и материальной выгоды, такая новая система даст и весомый личный бонус: чем больше человек знает и понимает, тем интереснее ему жить и тем он счастливее. И к черту Экклезиаста.

Но вообще-то я хотел писать о картине. Надумал потормошить кого-то из голландцев, остановился на Яне Стене (1626-1679) и наткнулся на его картину «Строгий учитель». Потом задумался, почему же учителей так редко изображают на картинах (даже реже, чем платят им хорошую зарплату), ведь они же… и меня понесло на какую-то чертову публицистику, видимо «Петра и Мазепы» начитался чрезмерно. И теперь у меня на картину просто не осталось сил: смотрите сами. У учителей всегда была нелегкая жизнь, хотя это, конечно, не повод бить детей колотушкой.

Образование с его скудными бюджетами, кстати, тоже страдает от быстрых поедателей зефира. Политику куда интереснее продвигать проекты, которые дают результат здесь и сейчас (переименование улицы, скандальное расследование, ремонт велотрека, строительство детской площадки, покраска подъезда — это всё приносит голоса сразу), чем вкладываться в проект, который даст результат через несколько десятков лет (господи! к этому времени даже фамилию оного политика избиратели забудут…). Но… результаты «зефирного эксперимента» остаются в силе.

Тамара в зелёном «Бюгатти»

Автопортрет в зеленом "Бюгатти", Тамара Лемпицкая, 1929 год.

Автопортрет в зеленом «Бюгатти», Тамара Лемпицкая, 1929 год.

Тамару Лемпицкую можно считать символом «ревущих двадцатых». В отличие от других героев того времени, она воплощала его всесторонне. В ней сочетались расчетливость и авантюризм, взбалмошность и планомерность, цинизм и глубокие чувства, откровенность и обман.

Тамара Лемпицкая утверждала, что она полька и родилась в Варшаве. Ни то, ни другое не является достоверным. Её отцом был Борис Гурвик-Горский, еврейский коммерсант (что Тамара тщательно скрывала — так же как и то, что он покончил жизнь самоубийством); матерью — Мальвина Декле, представительница польской семьи с французскими корнями. Что касается места и даты рождения… официально она родилась 16 мая 1898 года, но есть основания подозревать, что получая документы в эмиграции, она указала не совсем верные данные; и, на самом деле, она родилась в Москве в 1896.

Кисти и краски Тамаре подарила её бабка, Клементина Декле. В Монте-Карло — бабушка любила рулетку. Девочке рисовать понравилось — хотя намного большие успехи в этом деле демонстрировала её младшая сестра, Адриана. Впоследствии Адриана Горская станет известным французским архитектором и даже получит орден Почетного Легиона. Но живопись Тамаре определенно нравилась — особенно восхитило её итальянское Возрождение (по Италии она тоже путешествовала с бабкой): четкие линии и чистый цвет.

Тамара Лемпицкая с мужем, Тадеушем Лемпицким, в Париже. 1920 год

Тамара Лемпицкая с мужем, Тадеушем Лемпицким, в Париже. 1920 год.

После смерти Гурвик-Горского мать Мальвина Декле вышла замуж повторно, а Тамару — отправили в Петербург, к тётке (по матери), Стефании Стифер. Там, в 1911 году будущая художница познакомилась со своим будущим (первым) мужем — Тадеушем Лемпицким. На балу. Она изображала пастушку и гнала перед собой гусей по вощеному, наборному паркету. Таде Лемпицкий был сыном высокопоставленного чиновника и дальним родственником одного из известнейших польских поэтов — Норвида. В столице Российской Империи он учился на адвоката и, как поговаривали, охотился за приданым — финансовые дела семьи Лемпицких находились не в лучшем состоянии. Как бы то ни было, но Тадеуш и Тамара обвенчались в церкви Мальтийского ордена в 1916 году  (свадьба, как говорят, была роскошной). А в 1918 — семья Стиферов, Тамара, её сестра и её муж бежали от советской власти в Финляндию, а затем — в Париж.

В Париже началась бедность. У Тамары родилась дочь (её называли Кизеттой — и это имя приклеилось к ней на всю жизнь). Тадеуш Лемпицкий, не привыкший к такой жизни, стал невыносим. Работать он не хотел принципиально, как жертва режима — в Петербурге он провел несколько дней под арестом. Тамара, правда, в браке тоже была не сахар — она проявляла повышенный интерес к романтическим похождениям; причем интересовали её оба пола. Муж в отместку её бил. В итоге вопрос стал ребром. Князь и княгиня Юсуповы работали в Лондоне, в магазине модной одежды. Великие княгини пристраивались моделями к Коко Шанель. Адриане надо было учиться. Стиферы не выдерживали конкуренции из-за возраста. Муж был принципиален и дрался. Тамара сперва возражала. Но потом, когда поняла, что выхода нет — разработала своеобразный бизнес-план. Когда ей было около восьмидесяти, она сказала: «Я всегда делаю то, что хочу; и ненавижу делать то, что должна». Она хотела быть художницей и решила стать ей. Она расписала всё, чему должна была научиться; она составила список всех, с кем должна была познакомиться. Она объявила, что продав каждые две картины, будет покупать себе браслет с бриллиантами — до тех пор, пока браслеты не займут всё пространство от запястья до плеча.

Тамара Лемпицкая, Милан, 1930-е.

Тамара Лемпицкая, Милан, 1930-е. На руке хорошо видно кольцо д’Аннунцио.

К 1925 году она могла сказать о своих картинах, что они завершены и совершенны. Она стала известной художницей. Более того, она стала известной светской художницей — а это означало, в том числе и материальный успех. Она создала себя, посещая занятия по живописи, заводя светские знакомства и участвуя в бурных спорах об искусстве в парижских кафе.

«Тамара в зелёном «Бюгатти»» — это её автопортрет 1929 года. К этому времени она уже создала себе новую жизнь, в которой были деньги, драгоценности, кокаин, любовники-знаменитости и модели-любовницы (и не было мужа — в 1928 Тамара развелась с Тадеушем). А заодно она создала себе новую биографию. И этот автопортрет — как и созданная Лемпицкой её новая биография — не совсем соответствует действительности. Но зато красив. И впечатляет. На самом деле у Тамары никогда не было «Бюгатти» — хоть ей и очень нравился этот роскошный бренд. Кроме того, она нарисовала руль не с той стороны — у «Бюгатти» в то время руль располагался справа. И на картине нет её знаменитого кольца — огромного серебряного кольца с топазом, которого она никогда не снимала. Это кольцо подарил ей один из ухажеров. Однажды (это было в Милане, где как раз проходила выставка Лемпицкой) Тамара увидела возле своей гостиницы толпу. Толпа окружала всадника на белом коне. Всадник подъехал к художнице и — с поклоном — вручил ей пергаментный свиток и шкатулку. В шкатулке было знаменитое кольцо, а на свитке — стихотворение «Alla donna d’oro» («К золотой женщине»). Ухажером был поэт Габриэле д’Аннунцио — кумир всей Италии и известный волокита (к середине двадцатых — увы — уже весьма престарелый).

На картине, скорее всего, изображена какая-то из моделей

На картине, скорее всего, изображена какая-то из моделей «Бюгатти тип 40» — как раз в 1929 году появились несколько новых моделей этого авто: полуторалитровый четырехцилиндровый двигатель в 50 л. с. (французский танк D1, производство которого началось в 1929 году, имел двигатель мощностью 65 л.с.), скорость 115 км./ч. Всего выпущено около 830 «Бюгатти тип 40» за полтора десятка лет.

В середине тридцатых Тамара Лемпицкая (или де Лемпицкая, как положено, было писать в связи с её новой жизнью и новой биографией) вышла замуж вторично — за барона Рауля Кюфнера де Диосиг. Барон принадлежал к семье крупных землевладельцев и был ценимым специалистом в агротехнике и коллекционером-перфекционистом (он считал, что достаточно иметь лишь одну картину художника — но самую лучшую). В 1938 году барон и новоявленная баронесса переехали в США — переезд был вынужденным, ибо «Чехословацкий еврейский альманах» упоминал Кюфнеров де Диосиг как известный еврейский род, а с такой рекомендацией в конце 30-х в Европе было оставаться уже небезопасно. В Америке её занятия живописью превратились из профессии в хобби: знаменитая художница превратилась просто в баронессу с кисточкой. После смерти мужа она перебралась в Техас, а потом  — в Мексику. Там она и умерла — в 1980 году. Согласно последней воле, её тело сожгли, а пепел рассеяли над кратером вулкана Попокатепетль.

«Святой Себастьян просит остановить эпидемию чумы», Йос Лиферинкс, 1497-99


«Святой Себастьян просит остановить эпидемию чумы», Йос Лиферинкс, 1497-99

Эта картина написана через полтора столетия после эпидемии «Черной смерти» — где-то между 1497 и 1499 годами. Её автор — марсельский художник Йос Лиферинкс. Известно о нем очень немного: он выходец из Пикардии, учился он, судя по всему, в Авиньоне (в то время Авиньон был одним из крупнейших и важнейших городов в Европе — в 1309-1378 он был местом пребывания римских Пап, да и после долгое время сохранял значение как крупный центр и резиденция антипап). Там он женился на дочери одного из самых известных авиньонских художников, а с 1493 года поселился с женой в Марселе и открыл там свою мастерскую.

Своими глазами Черной смерти он, конечно, не видел, но рассказов о ней он, наверняка, слышал множество — тем более что Авиньон был одним из самых пострадавших от неё городов. А рассказы были красочные — страх перед чумой (поддерживаемый регулярными вспышками мора то там, то здесь) продержался в сознании европейца до XVIII века.

Чума пришла в Европу в 1347 году. Эпидемия считалась Божьей карой, насланной на человечество за грехи. Как описать, то что тогда происходило? Как рассказать о почти четверти века смерти и ужаса? На это способен только гений. Кто хочет, тот может прочитать описание Боккаччо (Вступление ко «Дню первому»). А кто может спасти человека от Божьей кары? Богородица или святой. Специальная молитва к ней появилась уже в 1348. А святые? К кому обращаться? И тут кто-то, вспомнив «Илиаду», привел удачное сравнение эпидемии с невидимыми стрелами, разящими люд. А кто из святых ближе всего знаком со стрелами? Святой Себастьян, которого где-то в самом конце III века мучители буквально нашпиговали стрелами.  Очень к месту появилась и легенда об успешном его заступничестве во время чумы в Павии в VII веке (собственно эта легенда и отображена на картине). Таким образом, сложная задача защиты человечества от эпидемии была возложена на св. Себастьяна — и в 1349 мы уже встречаем специальные «противочумные» молитвы, обращаемые к этому святому.

Чума возвращалась и возвращалась до 1370-х годов. Человек, конечно, неисправим; и списывать всё на его грехи можно до бесконечности. Но вторая и третья волны эпидемии ударили в основном по детям, которые даже и нагрешить-то как следует не успевали — хотя дело в том, что те, кто эпидемию уже пережил, выработали определенный иммунитет. Святые заступники не смогли защитить от божьей кары. Безупречная средневековая логика дала сбой.

Средневековая логика действительно была безупречна. Вся Земля подчинена человеку и обязана служить ему. Человек подчинен Богу и обязан служить ему. Но всё взаимосвязано: и Земля служит человеку так же, как человек служит Богу. Так что, если человек служит Богу плохо, то… наступают совершенно логичные последствия. Так проповедовал рочестерский епископ Томас Бринтон во время чумы. Но у средневековой логики была одна проблема: неправильные посылки.

И человек начал искать правильные посылки. Нашел ли? Факт остается фактом: в Западной Европе последними вспышками чумы была эпидемия в Марселе в 1720-22 годах и чума в Мессине в 1743. Чуму — хоть и на ограниченной территории — удалось победить. Задолго до появления антибиотиков — то есть, не имея эффективного лекарства против неё. Как?

Средневековые врачи были уверены, что открыли способ исцелять от чумы. Нужно было всего лишь вскрывать бубоны. Логика, как обычно была безупречна: человек заболевает от яда, который с дурными испарениями попадает к нему в организм — следовательно, если яд из человека удалить, человек выздоровеет. Достаточно вскрыть бубон — и из него потечет мерзкий яд с отвратительным запахом (совсем как у дурных испарений). Некоторым действительно помогало — хотя, скорее всего, они бы выздоровели и без врачебного вмешательства.

Итак, причина — дурные, ядовитые испарения. Божий гнев как причину, впрочем, тоже оставили — в то время представить что-либо происходящее без божьего промысла было просто нереально. И, основываясь на новой посылке человек начал делать новые выводы о средствах борьбы с чумой.

Были выводы курьезные — как например многочисленные рекомендации вставлять губку, смоченную уксусом в рот и в ноздри — чтобы уксус обезвредил проникающие в тело с воздухом дурные испарения.

Были выводы неверные, но, тем не менее, улучшившие ситуацию — хоть и не повлиявшие на распространение чумы. Например, во многих городах власти начали строго контролировать мясников — запах тухлого мяса вполне естественно попал в число дурных испарений. Меры предпринимались разные — и помягче, и построже, более или менее эффективные… Где-то были выделены специальные места для забоя скота и выбрасывания отходов; где-то ограничились формальной угрозой штрафа за продажу несвежего мяса; а где-то продвинулись вплоть до того, что для забоя коровы нужно было получать специальное разрешение в ратуше, после чего забивать корову и продавать её мясо исключительно в присутствии уполномоченного чиновника.

Но были и принятые на основе неверной посылки меры, которые действительно поспособствовали борьбе с эпидемией. Например, запрет многолюдных и длительных похорон — такой запрет ограничивал контакт посторонних с родственниками и домочадцами умершего от чумы и, следовательно, значительно уменьшал количество возможностей для передачи заразы. Хотя дело-то было всего лишь в убеждении, что трупный запах — есть дурное испарение.

Но самые эффективные меры против чумы были приняты не благодаря врачам, а благодаря администраторам. Они исходили из простой логики: если болезнь передается от человека к другому человеку — надо просто не иметь дела с больными. Если болезнь передается от одежды или одела, которыми пользовался зачумленный — надо просто не пользоваться зараженным имуществом.

Например, «чумное законодательство» Пистойи уже в 1348 году запрещало своим гражданам (и прочим, проживающим в городе) контакты с людьми из зараженных местностей, ввоз тканей и подержанной одежды и значительно ограничивало доступ в город для чужестранцев (наряду с запретом многолюдных похорон и ограничениями для мясников). Барнабо Висконти в 1374 заложил основы для карантина — он постановил, что любой заболевший должен покинуть Милан и поселится в  отдаленной хижине в безлюдном месте «до смерти либо до выздоровления». Так же он велел родственникам умерших от чумы «ждать десять дней перед тем, как вернутся в общество людей». А тремя годами позже — в 1377 — в Рагузе была открыта первая карантинная стоянка для кораблей. Название «карантин» происходит от требуемой рагузцами продолжительности карантинной стоянки — сорока дней или quaranta giorni на венецианском диалекте. Со временем карантины появились во всех портах; затем — с появлением регулярных армий — появились и сухопутные санитарные кордоны. Локализировав эпидемию, можно было значительно уменьшить нанесенный ей ущерб; а с усовершенствованием государственной организации — получилось и вовсе свести чуму на нет.

Чума — прекрасный пример, как можно решать проблемы, даже не обладая необходимыми для этого ресурсами, а просто правильно воспользовавшись тем, что имеется в наличии. Так же это уникальная история о том, как с болезнью справились не медицинскими методами, а методами организационными и административными (сейчас, это, кстати, тоже актуально — предупредить болезнь всего лишь организовав свою жизнь, намного легче, чем эту же болезнь потом лечить). И эта история так же часть ответа на вопрос «почему Европа?» — европейцы намного опередили остальной мир во многом за счет своей способности к самоорганизации. В Восточной Европе эпидемии чумы продолжались до начала XIX века, а в Азии и Африке они случаются до нашего времени (в 1996 — Индия, в 2006 — Конго, с 2014 года —  Мадагаскар)… Правда, благодаря антибиотикам, жертв в наше время намного меньше, чем в средние века — если во время Великой чумы 1346-1350 годов в Европе, Азии и Африке погибло (по разным оценкам) от 75 до 200 миллионов человек, то сейчас количество жертв в самых страшных случаях исчисляется десятками.