Возьмите аристократа второй половины XIX века, дайте ему холст с красками и попробуйте угадать, что он нарисует. Если Вы сказали «лошадь» — Вы выиграли; смело можете переходить к просмотру картинок. Можете, впрочем, и не переходить — обещаю быть краткими и только рассказать несколько сплетен более, чем столетней давности. Итак, знакомьтесь: Эдгар Дега. Желчный старик, который перед этим был желчным мужчиной во цвете лет, а еще раньше — желчным молодым человеком. Потомок знатного франко-итальянского рода, сын банкира, Дега вел образ жизни, свойственный светскому человеку.  Визиты в аристократические особняки, опера (он был большой почитатель музыки), прогулки по Бульварам… и конечно, скачки.

Семья, надо заметить, не была в восторге от занятий молодого Эдгара живописью; но со временем то, что один из членов семьи мог заработать на жизнь руками спасло клан Дега от финансовой катастрофы. После финансового кризиса и краха семейного банка лишь продажа картин непутевого родственника позволила рассчитаться с долгами и хотя бы частично восстановить утерянное имущественное положение. Ради того, чтобы продавать как можно больше картин, Дега даже оставил живопись маслом и перешел на пастель.

Ни на здоровье (к старости Дега фактически ослеп), ни на характере подобная работа положительно не отразилась. Шестнадцати-часовой рабочий день в течение многих лет не пошел на пользу и личной жизни — художник так и не женился. Его бессменная служанка даже утверждала, что её хозяин — импотент. Хотя в этом можно усомниться — учитывая огромное количество зарисовок, сделанных в публичных домах (большинство из которых были уничтожены всё той же любящей семьей).

Дега принципиально вставлял свои картины в простые деревянные рамы зеленого цвета. И горе тем, кто осмеливался вставить подаренную им картину в золоченую раму! Придя однажды на обед к друзьям, он увидел недавно подаренную им картину в позолоченной раме. Через несколько минут рама обрамляла пустой фрагмент стены, художник не спеша удалялся с картиной по направлению к дому, а удивленные гости обсуждали таинственное исчезновение знаменитости.

Но оконфузившиеся хозяева имели все основания благодарить судьбу: Дега по крайней мере ничего о них не сказал. Ядовитых словечек художника побаивалась и салонная аристократия, и парижская богема. Меньше повезло некоему месье, который устроил прием ради того, чтобы похвастаться последней технической новинкой — телефоном. Дело было организованно так: вскоре после начала обеда виноторговец с соседней улицы должен был позвонить и получить от гордого хозяина распоряжения о винах и ликерах, подаваемых к десерту. Телефон зазвонил вовремя. Распоряжения были отданы. Дега презрительно скривился и прокомментировал: «Раньше при звуке звонка приходилось бегать лакеям; а теперь, услышав звонок, будет бегать месье Х».

Кстати, организовать обед, который согласился бы посетить господин Дега, было делом весьма непростым. Например, когда известный торговец картинами Амбруаз Воллар рискнул пригласить художника к себе на обед — он получил следующий ответ: «Хорошо, Воллар, только послушайте меня хорошенько. Приготовьте для меня блюда без масла. Обед должен начаться ровно в половине восьмого. Никаких цветов на столе. Своего кота закройте в кладовке. Никто из гостей не должен приводить с собой собак. Женщины будут? Надеюсь, они не будут пользоваться духами? Что за гадость, эта вонища! Есть же огромное количество приятных запахов: свежий хлеб, да даже легкий запах дерьма, наконец! Да, и должен быть неяркий свет. Мои глаза, мои бедные глаза!». К чести Воллара обед состоялся.

Но вернемся к лошадям: несмотря на то, что многие годы послеобеденное посещение ипподрома с альбомом для эскизов было неотъемлемой частью распорядка дня художника, все его «лошадиные» картины были нарисованы в студии. «Воздух в картинах великих не для того, чтобы им дышать»… Он делал сотни эскизов лошадей в движении, но настоящим прорывом для него оказались фотографии майора Майбриджа. Англичанин устанавливал на отрезке в несколько десятков метров фотокамеры, и пускал перед ними лошадь — разными аллюрами. Камеры срабатывали последовательно, синхронно с движением лошади; и в результате получалась серия снимков, своеобразная «раскадровка», детально иллюстрирующая движения животного.

В 1881 году Дега прочитал в газете об опытах майора. Это достижение прогресса пришлось ему по душе намного более, чем телефонный аппарат: Дега активно использовал фотографии Майбриджа в своей работе. Хотя надо отметить, что желчный характер и тут дал себя знать: «Что этот англичанин возомнил о себе? Он думает, что первый открыл то, что лошадь в галопе вытягивает передние копыта на разную высоту? Китайцы это знали за полторы тысячи лет до него!» — это не цитата в строгом смысле слова, но вполне отражает мнение художника.

В 1912 году Дега прекратил работать. Нельзя сказать, что он бросил рисование — он был ещё и скульптором, фотографом, писал стихи… Но после 1912 года уже фактически слепой Дега занимался только одним — ходил по Парижу. Каждый день почти восьмидесятилетний старик механической, чуть неуклюжей походкой, отправлялся на свои бесконечные прогулки. «Должна быть какая-то великая идея; не того, что ты делаешь в данный момент, но того, что ты сможешь сделать — когда-то, в один прекрасный день. Иначе не стоит даже браться за работу».