Советский трактор, бессмысленный и беспощадный

Советский трактор, бессмысленный и беспощадный

Это — плакат 1947 года. Но актуален он был и в 1927, и в 1937 году.

История советского трактора началась в 1918 году: на петроградском заводе «Большевик» организовали производство «5-тонных гусеничных тракторов» — в рамках госзаказа на 2000 колесных и гусеничных машин. Под этим туманным наименованием скрывались американские трактора Holt 75; и выпущено их было 8 (восемь) штук. Учитывая то, что царская Россия не смогла организовать производство гусеничных тракторов на том же заводе – похоже, что эти восемь экземпляров были собраны из останков американских тракторов, закупленных во время Первой мировой войны.

Эти восемь тракторов можно было использовать в пропаганде, но не в реальности. И советское правительство это прекрасно понимало. Ленин, на VIIIсъезде РКП(б) (в марте 1919) мечтал: «Если бы мы могли дать завтра 100 тысяч первоклассных  тракторов, снабдить их бензином, снабдить их  машинистами (вы прекрасно знаете, что пока это —  фантазия), то средний крестьянин сказал бы: «Я за коммунию» (т. е. за коммунизм). Но для того, чтобы это сделать, надо сначала победить международную буржуазию, надо заставить ее дать нам эти тракторы, или же надо поднять нашу производительность  настолько, чтобы мы сами могли их доставить». Без тракторов крестьянина в «коммунию» заманить не очень получалось.

Запад продавать трактора Советской России не стремился (да и денег не было), поэтому решили обходиться собственными силами. Советская власть обратилась к инженеру и капиталисту Якову Мамину, который к тому времени разработал две модели тракторов – «Карлик» (так же гордо именовавшийся «Русский трактор», 1910 г., 12 л. с.) и «Гном» (1915 г., 16 л. с.). Оба трактора он производил – а точнее, хотел производить — на Заводе нефтяных двигателей и тракторов Я. В. Мамина в Балакове Самарской губернии. Во время войны завод производил боеприпасы и дизельные двигатели, но для серийного производства тракторов оборудования не было; и Мамин в 1923 году был отправлен в Германию со 130 000 рублей для закупки станков. На обновленном заводе планировалось производить 250-300 «Гномов» ежегодно, но по каким-то причинам было выпущено всего несколько штук. Тем же закончилась и попытка с «Карликом». Его пытались производить в соседнем Марксштадте (сейчас просто город Маркс).

Уничтожим кулака как класс

Уничтожим кулака как класс. Плакат. У духовно богатого советского трактора были и высокие, пропагандистские и социальные цели — в отличие от его приземленных буржуазных коллег. С пропагандой советский трактор справился. С приземленным сельским хозяйством дела обстояли хуже.

Были и другие попытки: двадцатисильный «Большевик» в 1923-24 гг. (на ленинградском «Большевике»); трехколесный, двенадцатисильный «Запорожец» («Укртрестсельмаш», 500 штук в 1920 году), который стоил дороже двадцатисильного американского импортного «Фордзона» (5000 рублей против 1800).

Так что, в 1924 году в советском сельском хозяйстве работало всего 2 560 тракторов – исключительно импортных.

Итог попыткам создания первого советского трактора подвел один из инженеров «Форда»: слишком тяжелые, слишком неуклюжие и слишком маломощные для использования в качестве трактора.

И советская власть, скрепя сердце, пошла по другому пути. В 1923 был выделен специальный кредит и утвержден пятилетний план на постройку более чем десяти тысяч тракторов. Выполнять план должны были «Красный Путиловец» и Обуховский завод в Ленинграде, Харьковский паровозостроительный завод и завод «Аксай» в Ростове-на-Дону. На «Красном Путиловце» в 1924 году (к 1 мая) был выпущен первый лицензионный «Фордзон-Путиловец». Харьковский паровозостроительный завод начал выпускать (с 1924 года, тоже к 1 мая) слегка измененную копию (приспособленную к реалиям производства) немецкого «Hanomag WD-50» под маркой «Коммунар». Позже трактора стал выпускать ещё и Коломенский завод (он выпускал копии американского трактора «Mogul»). Но потребностей советского сельского хозяйства это никак не удовлетворяло (тем более, что и Красной Армии тоже нужны были трактора в качестве артиллерийских тягачей). «Коммунаров» за семь лет (1924-31) было выпущено около двух тысяч, а «Фордзон-Путиловцев» за восемь лет – от 35 до 50 тысяч (6000-7000 машин в год). При этом СССР приходилось импортировать из США часть узлов и агрегатов (карбюраторы, например). И оставался вопрос качества. Фордовская делегация в 1926 году отозвалась о советских (лицензионных) тракторах, как о чрезвычайно дорогих и низкокачественных.

В общем, конечно, к 1927 году ситуация несколько улучшилась: на полях работало уже 28 005 тракторов, из них 2849 – советского производства. «Кулакам», кстати, трактора не продавали. В 1926 году вышло Постановление СТО «Об условиях  продажи тракторов государственными и  кооперативными предприятиями в 1926/1927 бюджетном году». И, в результате: «…с первых же лет внедрения тракторов Советская власть поставила торгующим организациям обязательное требование — продавать тракторы только объединениям для совместного пользования» ибо «Трактор, попав в руки кулака, мог бы стать орудием эксплуатации бедняцкого и середняцкого крестьянства» [по Лященко].

СТЗ-1 и International 15/30

СТЗ-1 (сверху) и International 15/30 (снизу). Найдите десять отличий. Фотографии с сайта http://www.techstory.ru

Но этому было далеко до ленинских ста тысяч тракторов 1919 года. И советская власть решила создать тракторные заводы-гиганты (тем более что на них можно было производить ещё и танки). Вылилось это в создание прославившихся на весь мир – правда, не тракторами – ХТЗ, СТЗ и ЧТЗ. В 1926 году группа советских инженеров отбыла в США. Там они приняли участие в разработке эскизного плана для тракторного завода, рассчитанного на производство 50 000 тракторов в год. Этот проект стал основой для Харьковского тракторного завода и для Сталинградского тракторного завода. Разработали его «Albert Kahn, Inc.», «R. Smith, Inc.»и «Frank D. Chase, Inc.».

Собственно, Сталинградский тракторный завод (который должен был стать самым большим в Европе) был построен… в США. Он был создан как модульный, собран в Америке, затем разобран, перевезён в СССР и, под надзором американских инженеров (из бюро Джона Кальдера), собран в Сталинграде опять. Работы начались в июне 1929 года. В 1930 начался монтаж оборудования, изготовленного «E. W. Bliss Company, Niagara» (штамповочное оборудование), «Rockwell International» (оборудование для горячих цехов), «Westinghouse Electric» (электрооборудование), «Chain Belt Co.» (конвейеры, оборудование для изготовления болтов, заклепок и проч.) и многие другие – всего в проекте участвовало около 80 компаний. Строительство шло, конечно, истинно социалистическими методами. Как вспоминал один из участников событий: «Даже тем, кто видел это время своими глазами, нелегко бывает вспомнить сейчас, как все это выглядело. Людям помоложе и вовсе невозможно представить все то, что встает со страниц старой книги. Одна из глав ее называется так: «Да, мы ломали станки». Эту главу написал Л. Макарьянц – комсомолец, рабочий, приехавший в Сталинград с московского завода. Даже для него были дивом американские станки без ременных трансмиссий, с индивидуальным мотором. Он не умел с ними обращаться. А что говорить о крестьянах, пришедших из деревни? Были неграмотные – читать и писать было для них проблемой. Все было тогда проблемой. Не было ложек в столовой… Были проблемой клопы в бараке…». И 17 июня 1930 года с конвейера сошел первый трактор марки СТЗ-1… при ближайшем рассмотрении оказавшийся американским «International 15-30». В 1932 году СТЗ вышел на проектную мощность – 144 трактора в сутки. Хотя и здесь были проблемы. Василий Иванов, первый директор СТЗ, вспоминает: «В механосборочном цехе я подошел к парню, который стоял на шлифовке гильз. Я предложил ему: «Померь». Он стал мерить пальцами… Инструмента, мерительного инструмента у нас не было»…

Харьковский тракторный завод решено было строить собственными силами, но только строить – оборудование должно было быть американским и немецким. Но в самом начале строительства что-то пошло не так. И пришлось опять обращаться за помощью к американцам. Таким образом, главным инженером стал Леон Сваджян. За заслуги в деле возведения тракторно-танкового гиганта его даже наградили орденом Красного знамени. 1 октября 1931 года завод был сдан правительственной комиссии: строительство заняло рекордно короткий срок – 19 месяцев (начало стройки – апрель 1930). Сначала он выпускал те же «International 15-30», но в 1937 году перешел на выпуск СХТЗ-НАТИ, трактора действительно советской конструкции, хоть и не обошедшегося без влияния американских и британских машин.

Челябинский тракторный завод тоже, как и ХТЗ, начали строить в апреле 1930 года. И тоже собственными силами. Но в марте 1931 инженеры строительства публично («За индустриализацию», №77) заявили, что проект находится на грани краха. Но план есть план: первые трактора сошли с конвейера в том же марте… но оказались просто макетами, на них даже двигатели (закупленные в Германии) не установили. Спасать положение пришлось уже знакомой по СТЗ компании Джона Кальдера. В 1933 году ЧТЗ был доведен до состояния, в котором он мог начать выпускать настоящие трактора; и 1 июня цех покинул первый гусеничный С-60 «Сталинец». Это была точная копия (хоть и менее качественная, чем оригинал) «Caterpillar Sixty».

Надо ещё упомянуть, что в 1929-31 годах завод «Красный Путиловец» был серьезно расширен и модернизирован Фордом.

В 1930-е годы ассортимент, предоставляемый советской тракторной промышленностью, выглядел следующим образом:

  • Колесный лицензионный «Фордзон-Путиловец» («Красный Путиловец», Ленинград).
  • Колесный СХТЗ 15/30, то есть американский «International 15-30» (ХТЗ, СТЗ)
  • Колесный «Универсал», то есть американский «McCormick Deering 10-20» («Красный Путиловец», Ленинград).
  • Гусеничные «Коммунары» Г-50, Г-75, З-90, то есть немецкие «Hanomag WD-50» (ХПЗ)
  • Гусеничные «Сталинцы» С-60 и С-65, то есть американские «Caterpillar Sixty» (ЧТЗ).
  • Гусеничные СХТЗ-НАТИ (СТЗ, ХТЗ).

Несмотря на это, официальная советская версия звучала так: «Быстрое развитие тяжёлой индустрии, освоение новых, не имевшихся до сих пор производств, особенно в области машиностроения, электротехники, химии, коренная переделка на этой основе всей индустрии и преобразование сельского хозяйства — всё это производилось без всякой помощи извне, на основе внутренних ресурсов страны». Чистый фольклор, в который верят и в наши дни.

Механизация сельского хозяйства была для СССР одним из ключевых вопросов. Сельхозпродукция (наряду с полезными ископаемыми) была одним из основных источников валюты для страны советов; а валюта была крайне необходима для индустриализации и для создания мощной армии. Самостоятельно наладить выпуск тракторов красная Россия была неспособна. И если в общественном сознании эта проблема решалась легко (выпуском восьми тракторов в год или тракторомуляжей), то для получения валюты пропагандистские методы не годились. Ну как тут не вспомнить слова О. Бендера про «Запад нам поможет!»? И Запад помог. Только не турецкоподданному, а советскому правительству.

СТЗ в 30-е годы

Сталинградский тракторный завод в 30-е годы. Всё-таки зачем он был нужен: для того, чтобы людей кормить или для того, чтобы людей убивать?

Советские историки утверждали, что в 1932 году СССР вышел по производству тракторов на первое место и в Европе, и в мире, выпустив 50 640 машин (качество которых было под большим вопросом). В 1936 – это было уже 113 тысяч «условных тракторов» (общую мощность произведенных тракторов делили на мощность «условного трактора» в 15 лошадиных сил – вероятно, таким образом было проще обгонять «буржуев» по количеству произведенных машин). Решило ли это проблемы сельского хозяйства? Судя по голоду 1932-33 годов – нет. Способы использования тракторов в сельском хозяйстве не отличались особой эффективностью. Трактора были дорогими – и далеко не каждое коллективное хозяйство могло их себе позволить. Проблему пытались решить с помощью кредитов, потом – при помощи организации МТС (но это отдельная и большая тема). В итоге создание МТС привело к перегрузке транспортной системы: возникли проблемы с доставкой горючего и запчастей — в 1937 половина тракторов в Воронежской области простаивали из-за отсутствия горючего. Ещё одним следствием был ускоренный износ машин: трактор работал 2000-2500 часов в год в СССР — против 600-800 в США. Кроме проблем с ГСМ и износом, можно отметить ещё нехватку квалифицированного персонала (в 1932 было в наличии только 80% трактористов от необходимого) и нехватку денег для его, персонала, оплаты. В результате 30-40% тракторов просто простаивали. Были и другие факторы, влиявшие на положение в сельском хозяйстве – и приведшие, в том числе, к катастрофе 1932-33. Раскулачивание – сельское хозяйство теряло наиболее квалифицированных работников. Массовый забой скота — несмотря на «тракторизацию» значительная часть крестьян вынуждена была полагаться на тягловой скот и плуг.  А с 1930 по 1933 количество рабочих лошадей снизилось почти на треть, крестьяне забивали их, чтобы не отдавать в колхоз. Хлебозаготовки (доходившие до 30-40% от урожая – и ещё добавьте около 15%, которые необходимо было оставить на следующий посев). Хаотичное, некомпетентное и имеющее весьма малое отношение к реальности планирование.

Средний валовой сбор зерна составлял 747 млн. центнеров в 1925-28 годах и 667 млн. центнеров в 1933-36 годах. В 1937-1940 собрали 827 млн. центнеров — благодаря очень хорошему урожаю в 1937 и урожаю с присоединенных (и ещё не полностью раскулаченных) территорий Западной Украины и Западной Беларуси в 1940. А вот в 1938 собрали 739 млн. центнеров, в 1939 – 736 – немногим меньше, чем средняя цифра за 1925-27 годы. Эффективность «тракторизации»? В 1937 году, при наличии в сельском хозяйстве 531 тысячи тракторов, собрали 984 миллиона центнеров зерна: 1 583 центнера на трактор. В 1927 году, при наличии 28 тысяч тракторов, собрали 728 миллионов центнеров зерна, 26 000 центнеров на трактор – в 16 раз больше (да простится мне не очень корректный расчет – но зато получается очень наглядно). Не изменилась особо и урожайность. Так что, можно считать, что героические усилия в области «тракторизации» не дали практически никакого эффекта.

По крайней мере, для сельского хозяйства. В 1937 году производство тракторов упало более чем в два раза. Но вскоре СССР — благодаря новым тракторным заводам — вышел на первое место в мире по количеству танков. Без махинаций со статистикой. Вершить мировую революцию надо было в реальности.

«The Years of Hunger. Soviet Agriculture, 1931-1933», R. W. Davies, Stephen G. Wheatcroft.
«Western Technology and Soviet Economic Development 1917 to 1930», Antony C. Sutton.
«Історія українського селянства. Том 2», Валерій Смолій.
«Аграрные и демографические итоги сталинской коллективизации», С. А. Нефедов.
«Артиллерийские тягачи Красной армии», Бронеколлекция, №3, 2002 г.
Большая Саратовская Энциклопедия, http://saratovregion.ucoz.ru
«Гусеничные тягачи Красной Армии. Часть 1», Военные машины, №74.
«Инженеры Сталина. Жизнь между техникой и террором в 1930-е годы» Сюзанна Шатенберг.
«История народного хозяйства СССР», П. И. Лященко.
Ленин В. И., «Собрание сочинений»
Музей отечественного тракторостроения, http://www.avtomash.ru/katalog/histori/muzei_t/index.html
«Политическая экономия сталинизма», Пол Грегори.
«Советское руководство. Переписка. 1928-1941».
«СССР: от разрухи к мировой державе», Джузеппе Боффа.
«Экономическая жизнь СССР. Хроника событий и фактов. 1917-1959»

ДнепроГЭС: от пропаганды к действительности

ДнепроГЭС, 1932. Плотина ДнепроГЭС

ДнепроГЭС, 1932. Плотина ДнепроГЭС

ДнепроГЭС должна была стать самой крупной (в то время) гидроэлектростанцией в Европе. Впервые название «Днепрострой» появилось в 1921 году — в Москве был создан проектный институт во главе с профессором Иваном Гавриловичем Александровым. Организация должна была обследовать Днепр около Запорожья и спроектировать «государственную Днепровскую гидроэлектрическую станцию». В том же году Лениным было подписано постановление «об освобождении земель, подлежавших затоплению при сооружении гидроэлектростанции на Днепре». Работы начались только в марте 1927 года — причиной отсрочки были недостаток средств и политическая борьба среди советской партийной верхушки. Сперва идею строительства гидроэлектростанции на Днепре поддержал Троцкий (в 1926) — и Сталин эту идею достаточно жестко раскритиковал и высмеял: якобы, проект потребует слишком больших средств для его осуществления — «А это, все равно, как если бы мужик, скопивший несколько копеек, вместо того, чтобы починить плуг, купил себе граммофон». Но не далее чем через пару лет Днепрострой превратился в программный проект советского правительства и тот же Сталин обозвал цифры Троцкого «плюгавыми». Как бы там ни было, но средства нашлись. Из союзного бюджета Днепрострой получил на строительство первой очереди Днепрогэса — 250 млн рублей (что немало при годовом доходе около 7,5 миллиардов рублей — а доходы территориального бюджета УССР составляли тогда 1,6 миллиарда рублей). Значительную часть этих средств составили «добровольно-принудительные» государственные займы и подписки. В 1927 году трудящиеся внесли в Фонд помощи Днепрострою 1 миллион рублей; в течение 1927-29 гг. было выпущено три государственных займа индустриализации — и только Украина дала по этим займам 325 миллионов рублей (правда, эти средства использовались не только для финансирования Днепростроя). Ещё одним источником были иностранные кредиты — и источником очень важным, потому что для покупки высокотехнологичного оборудования и механизмов требовалась валюта. Но с кредитами было не все так просто. В сентябре 1928 года Микоян писал Рыкову: «Было бы сильно сказано, что мы уже имеем кредитную блокаду, все-таки, несомненно, что мы имеем начало такой блокады. В лучшем случае, это начало не завершится полной блокадой и могут быть конъюнктурные улучшения, но нам приходится готовиться к худшему. Возможно, что переговоры с Германией и создавшаяся обстановка максимально обостренных противоречий между великими державами, внесут некоторое облегчение, но пока американские банки продолжают сокращать кредиты. Разговоры о неразрешенных хозяйственных затруднениях СССР и о хозяйственном кризисе, усиленно муссирующиеся в заграничной прессе и, в особенности, в банковских и промышленных кругах, создают значительное напряжение и затруднение. Надо готовиться к худшему, а у нас резерва для этого нет». Ещё одним важнейшим источником валюты был экспорт. А одним из важнейших экспортных товаров был хлеб. Но, возвращаясь к тому же письму Микояна «…у нас нет запасов. За июль—август план недовыполнен». И вставал не очень приятный выбор — нужно было пожертвовать или валютой, или нуждами населения. Советская власть выбрала второе — и катастрофические последствия этого в полной мере проявятся в 1932-33 годах…

Задачей ДнепроГЭС было обеспечить народное хозяйство дешевой электроэнергией, а так же сделать Днепр полностью судоходным и способствовать проекту орошения полей юга Украины.  Стройка вызвала огромный энтузиазм — массы людей добровольно отправлялись на великую стройку, идя на немалые лишения (об этом ниже) — не всегда, правда, полностью осознавая свои перспективы. Хотя, несмотря на духовный подъем, «стройка века» вызывала энтузиазм далеко не у всех. «Классик соцреализма» Федор Гладков хорошо описал этот подъем в «Письмах о Днепрострое»: «Они, одушевленные своим делом люди, держали экзамен на первоклассных строителей гидротехнического сооружения… Они — советские инженеры — вкладывают всю душу в это создание циклопов! Ведь отвечают перед страной, перед миром за каждый шаг, за каждую формулу, за каждый выплеск цемента именно они, советские инженеры. О них будет говорить не человек этого дня, а культурная история».

Любое строительство начинается с проекта. Согласно официальной версии, автором проекта ДнепроГЭС был Иван Гаврилович Александров, глава Днепростроя. На практике… на практике начинается история несоветская и неофициальная. И в ней Советским Союзом была нанята компания американца, полковника Хью Линкольн Купера, прославившегося возведением нескольких дамб в США. Летом 1926 года целая группа инженеров из «Купер Компани» прибыла на берега Днепра и… начала обследовать выбранный советским правительством и Днепростроем участок на предмет его пригодности для сооружения ГЭС. Затем американцы ознакомились с проектом Алексанрова и — совсем в британских традициях — выразили некоторые сомнения вместо того, чтобы его раскритиковать. После этих сомнений (в 1927) Александрову пришлось отправится в США, в тур по проектным бюро, плотинам и электростанциям. Там же, в США, было заказано и строительное оборудование на сумму в 1,5 миллиона долларов (на кредитные средства, США же и предоставленные). Дополнительно была заказана строительная техника и в Германии (включая специальные, уникальные камнедробильные машины). В общем, западные экономики обеспечивали все необходимое для строительных работ — от строительной техники и и автомобилей до разборных столовых и прачечных. Выполнение работ было поручено «Купер Компани» и «Сименс А.Г.». Правда, американцы и немцы фигурировали в конструкторских бюро и на стройплощадках под скромным наименованием консультантов. Как автор проекта фигурировал И. Г. Александров, главным инженером считался Б. Е. Веденеев, а начальником строительства А. В. Винтер. Управляли они процессом в меру своих возможностей — даже в советском панегирике, посвященном Винтеру занятная фраза: «На Днепре знали — за внешней грубостью, невероятной требовательностью, за властностью начальника Днепростроя нет ничего личного»… Хотя, полагаю, для подчиненных Винтера в подобной манере поведения занятного было мало.

Полковник Купер на фоне плотины ДнепроГЭС

Полковник Купер на фоне плотины ДнепроГЭС

Затем — оборудование. Оно тоже имело весьма малое отношение к достижениям советской промышленности. Изготовление и установку турбин, генераторов и трансформаторов производили «Дженерал Электрик», «Ньюпорт Ньюс Шипбилдинг» и «Драйдок Компани» (последние две изготавливали 4 турбины, «Дженерал электрик» — турбину и генераторы и ещё пять турбин изготавливались на ленинградской «Электросиле» под надзором той же «Дженерал Электрик»). В общем, единственным чисто советским произведением на ДнепроГЭС был один из двух мостов.

В 1927 году началось строительство. В фундамент ГЭС была заложена пафосная табличка: «1927 года, 8 ноября, в день десятилетия Великой Октябрьской революции, во исполнение заветов вождя мирового пролетариата В. И. Ленина, усилиями трудящихся масс первого в мире рабочего государства Союза Советских Социалистических Республик заложена правительствами СССР и УССР Днепровская гидроэлектростанция, мощностью 650 тыс. лошадиных сил — могучий рычаг социалистического строительства СССР». Грубо это было 478 000 киловатт — около 1/5 от двух с половиной миллионов киловатт, которые должны были дать построенные за пятилетку электростанции.

Но соцреализм — это соцреализм; а реальность не была такой радужной. Даже сама идея ДнепроГЭС не получила единодушного одобрения среди специалистов: начиная от сомнений в необходимости электростанции вообще и заканчивая вопросами к её рентабельности (которые высказывал, например, Петр Пальчинский — один из авторов плана ГОЭЛРО, член Центрального совета экспертов и Научно-технического совета Главного экономического управления и Герой Труда, расстрелянный в 1929 году за организацию заговора против Советской власти и вредительство) — вполне обоснованными, кстати. Отношение же «обывателя» к Днепрострою часто было ещё более отрицательным и несколько недоуменным: «…могучая электрическая установка, которую задумали, не рассчитав еще, кого, собственно, она будет обслуживать; теперь Кржижановский, академик и творец «науки проектирования», придумывает разные производства, между прочим добычу алюминия, для которой сырье будут возить из-под… Петербурга!! [строительство Днепровского алюминиевого завода было начато в 1930 году]» (И. И. Шитц).

И перейдем от политической и экономической реальностей — к реальности бытовой. А эта реальность… она была действительно тяжелой. Конечно, недавние крестьяне (между 1928 и 1932 годом количество промышленных рабочих увеличилось фактически вдвое — и большинство этого нового пролетариата было выходцами из деревни) были привычны к лишениям, но даже для них жизнь была не сахар. Столкнувшись с действительностью жизни «победившего класса» они бежали со стройки на стройку в поисках хоть более менее приличных условий труда, существования и оплаты, пока… введение в декабре 1932 года внутренних паспортов и прописки не прекратило эти несознательные метания.

Бежали не даром и не из баловства. Техническое оснащение строительства тоже не всегда было на высоте. Хотя… зависит от того, с какой стороны взглянуть; Илья Эренбург, например, смог на отсутствие строительной техники взглянуть с правильной, соответствующей генеральной линии партии, точки зрения — в его «Дне втором» начальник строительства объясняет немецкому инженеру, почему котлованы копают не экскаваторы, а крестьяне с лопатами: «В Германии мы должны расплачиваться валютой. У нас другая экономика. Да и нервы другие. А главное, помимо расчета, у нас имеется… Как бы вам это объяснить?.. Официально это называется «энтузиазмом» Одним словом, замечательная страна! Поживете еще год-другой, тогда и поймете!» Первые пол года «великой стройки» она осуществлялась «старыми русско-украинскими методами» — при помощи лошадей, телег, кирок и лопат. Никто не хотел ждать, пока из-за границы прибудет заказанная советским правительством строительная техника.

О безопасности никто даже не думал — на социалистических стройках того времени происходили совершенно макабрические случаи: например в Магнитогорске из-за ненадежности лесов некий клепальщик свалился в трубу, не смог выбраться и ночью замерз там насмерть. Тем более проблема безопасности труда решалась просто и без лишних расходов: ближайший «бывший» (инженер или управленец с сомнительной дореволюционной биографией) обвинялся во вредительстве и шел под суд.

Стенд с показателями соревнования ударников правого и левого берега Днепростроя (1930 г

Стенд с показателями соревнования ударников правого и левого берега Днепростроя (1930 г.)

С контролем качества тоже не особо церемонились. Темп — это было главным. Левый берег Днепра соревновался с правым берегом Днепра; обязательства следовали за обязательствами как ставки на аукционе (только вместо увеличения сумм — уменьшение сроков); на план сверху — отвечали контрпланом снизу. В итоге бетон, который нужно было изготовлять в течение месяца, укладывался за 10-12 дней. Иностранные консультанты, конечно, были не в восторге от подобного нарушения технологии — но что значило их мнение по сравнению с боевитыми «большевистскими темпами»? В этом плане, правда, Днепрострою ещё повезло — американским инженерам ещё удавалось (хоть и не всегда) убедить «генералов великой армии» (так называли руководителей чудо-строек) выливать несоответствующий стандартам качества бетон; а вот, например,  на Кузнецкстрое от контроля качества практически отказались.

Жилищные условия… Они мало отличались от условий на любой советской стройке того времени. В 1929 году вышел альбом типовых проектов жилых зданий для городского поселкового строительства. Основой жилищного строительства были общежития и секционные семейные дома — в них должно было жить 98% населения образцового советского поселка. Каждая комната (теоретически) была рассчитана на проживание 2-3 человек. Но это в идеале и при постоянном проживании. На стройках в лучшем случае жили в бараках (перенаселенных), в худшем — в таких же перенаселенных палатках и шалашах (зимой 1932/33 г. в Магнитогорске от холода погибло больше 3000 человек, обитавших в палатках). И к этому ещё добавлялись попытки разнообразных активистов коллективизировать быт… Ситуация с рабочими помещениями вполне соответствовала ситуации с жилыми. Когда днепростроевские инженеры подали заявку о предоставлении им отдельного помещения для работы, рабочий комитет отреагировал просто: «Мы вам дворянских клубов создавать не будем».

Не лучше было с едой — как по уже упоминавшейся выше причине (необходимость продажи хлеба за границу для получения валюты), так и по причине отвратительной организации и логистики. Слово уже цитировавшемуся Микояну: «…мы имеем перебои в снабжении в ряде городов. В особенности трудности с окружающим потребительские города крестьянством, которое, не получая от нас достаточного снабжения хлебом и не успев убрать свой урожай, бросилось в города за хлебом. Из-за этого несколько дней были большие очереди даже в Ленинграде. В ряде других городов очереди за это время стали чуть ли не бытовым явлением. В некоторых же городах всякими обходными путями была введена нормированная продажа хлеба, вынужденная его недостатком. К этому прибавляется нехватка в коровьем масле (в маслозаготовках мы имеем кризис и за текущий год заготовили не более п[рошлого] [года]), отсутствие растительного масла, недолов седьдей и нехватка их на рынке, и нехватка круп, что сильно отражается на деле снабжения рабочих». В результате даже «классик соцреализма» Гладков не сумел обойти вопрос с качеством питания на стройке: «Я бываю на фабрике-кухне и меня тошнит от одного вида гнусного ядева. Я бываю на участках работ, туда пища привозится в термосах. Эта синяя болтушка смердит трупом и выгребной ямой. Рабочие предпочитают только хлеб с водой».

На самом деле Гладков — случайно или намеренно — хорошо уловил суть «строек века»: «Днепрострой — это микрокосм всей нашей страны со всеми ее особенностями и противоречиями. Это — как капля, в которой отражаются все сложнейшие процессы жизни Союза Республик». Была правда маленькая проблема — этот микрокосм мало соответствовал лаковой пропагандистской картинке.

"Днепрострой построен" - советский пропагандистский плакат.

«Днепрострой построен» — советский пропагандистский плакат.

Первый ток ДнепроГЭС дала 1 мая 1932 года. Торжественное открытие гидроэлектростанции состоялось 10 октября 1932 года. Мощность первой очереди составляла 62 тысячи киловатт (что за год должно было составить 543 миллиона киловатт*часов — и это должно было составить около 4% от 13,5 миллиардов киловатт, производимых в СССР в 1932 году). «Правда» (от 8 октября 1932 года) написала от лица днепростроевцев: «Великая победа на Днепре в такие короткие сроки,  — одно из самых блестящих подтверждений правильности генеральной линии нашей партии, правильности взятых ею большевистских темпов индустриализации нашей страны». И — в той же «Правде» (от 11 октября 1932 г.) — через несколько дней появились исполненные пафоса слова Калинина: «Сегодня великий праздник всех трудящихся Советского Союза. Сегодня открыта Днепровская гидростанция. На это сооружение, которое является для современной техники чудом искусства, мы потратили огромные материальные ресурсы, затратили много сил и энергии, много труда».

Ни полковник Купер, ни «Виккерс-Армстронг» не упоминались. На самом деле им ещё повезло — стандартная политика Советского государства по отношению к иностранным бизнес-партнерам была, мягко говоря, циничной: предполагалось, что сперва они вложат средства в развитие какого-то проекта, ну а потом… потом иностранцев под каким-либо предлогом можно будет вышвырнуть. Например британское золотодобывающее предприятие «Лена-Голдфилдс» в 1925 году получило пятидесятилетнюю концессию на построенный ими же до революции горнодобывающий комплекс (добыча золота, добыча и выплавка цветных металлов) — причем концессия была выдана на довольно жестких условиях: вложение в развитие предприятий 22 миллионов рублей; постройка нескольких заводов; добыча золота в количестве не менее семи тонн золота в год, выплавка не менее миллиона тонн меди в год и т. п. Обязательные британцы вышли на запланированные показатели уже в 1926 году (и это было 30% общесоюзной добычи золота!), а в 1930… по скромному выражению советских историков «…между концессией и советскими органами возник серьезный конфликт, который привел к прекращению деятельности предприятия».

Стоила ли овчинка выделки? Это, конечно, не тема для скромной публицистической заметки, а тема для целой книги (или даже множества книг, которые, при этом, уже написаны). В какой-то мере да — пользу ДнепроГЭС отрицать невозможно. Но я не могу избавится от ощущения, что при других обстоятельствах (а точнее, при отсутствии обстоятельства под названием «советская власть») развитие бывших территорий Российской империи происходило бы намного эффективнее. К уровню ВВП 1913 года СССР вернулся только в 1933 году (и ДнепроГЭС был этому немалым подспорьем) — позже этого уровня в Европе достигли только Болгария и Румыния. При этом Германия вышла на этот уровень в 1926, не менее значительно пострадавшие от войны Польша, Бельгия и Франция — в 1926, 1922 и (опять) 1922 соответственно. Темпы роста? Действительно, СССР показывал в конце 1920-х — 1930-х годах высокие темпы роста ВВП на душу населения (4,87% в 1929-1938); но они не того же порядка, что и темпы роста, демонстрируемые в то же время Финляндией (3,09%); и намного ниже, чем в Польше (5,24%), Франции (5,16%) или в Чехословакии (5,04%) в 1920-1929 гг. К тому же, подобные ускорения экономисты сейчас обозначают как «догоняющий рост» — объясняя на бытовом уровне, это соответствует поступлению выпускника ВУЗа (получавшего стипендию) на взрослую работу: в прошлом году он получал стипендию в 100 долларов, а в этом уже получает минимальную зарплату в 200 долларов — коллосальный рост в два раза, но ведь все равно средняя зарплата по учреждению в котором он работает — 350$…

Обычно я не размещаю список использованной литературы, но, учитывая то, что любой текст, упоминающий советскую действительность без должного восхваления вызывает наплыв странных личностей с какими-то дикими аргументами а-ля Шариков, на этот раз размещу: не надо со мной спорить, господа советские, спорьте с исследованиями, дневниками, мемуарами — пишите рецензии, опровергайте приведенные факты, создавайте свои исследования; в общем делом занимайтесь, а не словоблудием в комментариях.

Итак, список литературы:

«A History of the Soviet Union, 1917-1991», Geoffrey Hosking.
«Soviet Economic Facts 1917-1981», Roger A. Clarke and Dubravko J. I. Matko.
«The Cambridge Economic History of Modern Europe. Volume 2. 1870 — to Present», edited by Stephen Broadberry and Kevin H. O’Rourke.
«The Economic Transformation of the Soviet Union, 1913-1945», edited by R. W. Davies.
«Western Technology and Soviet Economic Development 1917 to 1930», Antony C. Sutton.
«День второй», Илья Григорьевич Эренбург.
«Дневник «Великого Перелома», (март 1928 — август 1931)», Иван Иванович Шитц.
«За фасадом «сталинского изобилия»: Распределение и рынок в снабжении населения в годы индустриализации. 1927-1941», Елена Александровна Осокина.
«Индустриализация СССР. 1929-1932 гг. Документы и материалы».
«Инженеры Сталина. Жизнь между техникой и террором в 1930-е годы» Сюзанна Шатенберг.
«Иностранный капитал в России и СССР», Александр Герасимович Донгаров.
«Ископаемое топливо. Факты против вымысла», Алекс Эпштейн.
«История Украинской ССР. Том 7. Украинская ССР в период восстановления народного хозяйства (1921–1925)», под редакцией Ю. Ю. Кондуфора.
«Кладбище соцгородов: градостроительная политика в СССР (1928-1932 гг.)», М. Г. Меерович, Е. В. Конышева, Д. С. Хмельницкий.
«Письма о Днепрострое», Федор Васильевич Гладков.
«Политическая экономия сталинизма», Пол Грегори
«Советское руководство. Переписка. 1928-1941».
«СССР: от разрухи к мировой державе», Джузеппе Боффа.
«Утопия у власти», Михаил Яковлевич Геллер, Александр Моисеевич Некрич.
«Червоний виклик. Книга 2», Станіслав Кульчицький