Своей известностью девица О’Мёрфи обязана трём людям: Франсуа Буше её нарисовал, Казанова о ней написал, а Людовик XV сделал её своей любовницей (хотя не исключено, что любовницей короля её сделала фаворитка короля, мадам Помпадур; а участие Людовика XV в её судьбе ограничилось несложными постельными физическими упражнениями).

В общем жизнь Мари-Луизы О’Мёрфи напоминает какой-нибудь плутовской роман (последние книги «Жиль Бласа из Сантильяны» вышли за десять лет до её рождения, а Вольтеровский «Кандид» — через десять лет после). Последуем и мы достойному примеру классиков и начнём наше повествование о будущей звезде «Оленьего Парка» с её родителей.

Семья О’Мёрфи заложила прочное основание для будущего преуспеяния своей дочери. По слухам произошло это почтенное семейство из ирландских беглых якобитов, хотя и её отец, и её дед подписывались просто «Морфи». Отца звали Даниэлем, а мать — Маргаритой Ики. И отец её, и мать обладали немалыми (и оценёнными по достоинству) талантами: отец был посажен в Бастилию за кражу дипломатических документов у своего патрона, а мать — числилась среди поступивших в Сальпетриер (специальное заведение для проституток) в результате жалобы некоей дамы и её развратного племянника на совершенную двумя девицами лёгкого поведения кражу. Можно так же отметить, что маман Мари-Луизы была известна в определённых кругах под прозванием «Англичанка». Достойный пример трудолюбивых родителей не пропал втуне для их многочисленного потомства (пять дочерей и два сына): в докладе полицейского инспектора, надзирающего за проститутками, сёстрам О’Мёрфи посвящено три страницы.

К этому времени нашей героине, Мари-Луизе, было уже почти шестнадцать лет. Она родилась 21 октября 1737 года и была самым младшим ребёнком в семействе Морфи.Летом 1753 года, после смерти папаши Морфи, «Англичанка» переезжает в Париж (папаше въезд в Париж был запрещён — никто не хотел, чтобы он опять оказался рядом с дипломатическими документами). Париж — это возможности; семья воссоединяется — даже сёстры Маргарита и Мадлен возвращаются из Фландрии, где они помогали переносить тяготы армейской службы бравым фузилёрам, гусарам и егерям.

В Париже нормандские барышни мигом превратились во фламандских актрис и ирландских эмигранток — спрос на экзотику существует всегда. Тут на сцене и появляется Казанова, оставивший довольно подробное описание первых шагов будущей королевской наложницы в столице. Предоставим ему слово:

«Моему другу Патю на ярмарке Сен-Лорен пришло на ум поужинать с фламандской актрисой по имени Морфи, и он пригласил меня поучаствовать в этой затее; я согласился. Сама Морфи меня не трогала, но все равно: интерес друга – достаточная причина. Он предложил два луи , которые были приняты, и мы отправились после оперы в дом красотки на улице Deux-Portes-St-Sauveur. После ужина Патю возымел желание лечь с ней, и я попросил для себя кушетку в каком-нибудь уголке дома. Маленькая сестра Морфи, хорошенькая грязная шлюшка, сказала, что предоставит мне свою кровать, но хочет малый экю; я согласился. Она отвела меня в комнату, где я увидел лишь соломенный тюфяк на трех-четырех досках.
– Это ты называешь кроватью?
– Это моя кровать.
– Я ничего не хочу и ты не получишь свой малый экю .
– А вы думали раздеться полностью, чтобы здесь спать?
– Конечно.
– Странное дело. Но у нас нет простыней.
– Так ты спишь одетая?
– Отнюдь нет.
– Ладно. Ложись сама спать, и получишь свой малый экю . Я хочу на тебя посмотреть.
– Ладно. Но вы мне ничего не сделаете.
– Ничегошеньки.
Она раздевается, ложится и укрывается старой занавеской. Ей было тринадцать лет. Я смотрел на эту девушку; я смахнул с себя всякое предубеждение, я не видел больше в ней шлюшку в лохмотьях: она была совершенной красоты. Я захотел рассмотреть ее всю, она отбивалась, смеялась, она не хотела, но шестифранковый экю сделал ее покорной как овечка; она не имела других недостатков, кроме того, что была грязна; я вымыл ее всю своими руками; мой читатель знает, что любование неразрывно связано с другими апробациями, и я увидел, что маленькая Морфи расположена позволить мне делать все, что хочу, за исключением того, что делать мне не хотелось. Она предупредила, что этого она мне не позволит, потому что это, по мнению ее старшей сестры, должно стоить двадцать пять луи . Я сказал ей, что мы поторгуемся об этом другой раз; впрочем, она выдала мне все знаки своей будущей благосклонности в этом, продемонстрировав в наибольшем изобилии все, чего бы я ни захотел.
Маленькая Елена Прекрасная, которую я оставил нетронутой, отдала своей сестре шесть франков и сказала ей, чего она ждет от меня. Та позвала меня, перед тем, как я ушел, и сказала, что, нуждаясь в деньгах, немного уступит. Я ответил, что приду завтра поговорить об этом».

Далее Казанова рассказывает малоправдоподобную историю о том, как заказал портрет Мари-Луизы О’Мёрфи некоему немецкому художнику; и как в результате его (Казановы) благоразумных, альтруистичных и благородных деяний девица стала любовницей короля (с авансом в размере тысячи луидоров), а немецкий художник получил 50 луи за портрет, каковыми честно поделился с Казановой.

Известные факты рассказывают историю не менее занимательную. Мари-Луиза (как и многие проститутки того времени) подрабатывала позированием для художников. И ей повезло — она послужила моделью известному живописцу Франсуа Буше. Картина, на которой была изображена лежащая на животе и демонстрирующая филейные части красотка, попала к маркизу да Мариньи (брату мадам Помпадур); там её увидел Людовик XV, восхитился — и загорелся желанием проверить, не польстил ли художник модели.

Существует мнение, что мадам Помпадур (которая уделяла немало внимания пополнению «Оленьего Парка» свежей кровью — она считала, что разнообразие пойдет только на пользу её венценосному любовнику… да и частая смена метрессок положительно скажется на прочности её положения) принимала активное участие в означенных событиях.

Модель была доставлена к Его Величеству; осмотрев и ощупав девицу король остался вполне удовлетворён; и вскоре переселилась в «Олений Парк», где провела последующих два года (1753-55). Это позволило её носить почётное звание метресски; очень скромное звание, в отличие от метрессы, официальной любовницы, которая имела право проживать в одном здании с Его Величеством — эта позиция была прочно оккупирована мадам Помпадур. Но даже оно вскружило девице голову — Мари-Луиза попыталась занять место всемогущей фаворитки… и покинула «Олений Парк» в четыре часа утра с довольно щедрым выходным пособием и приказом срочно жениться.

У Казановы, правда, существует несколько отличная версия событий:

«Причиной опалы этой прекрасной персоны была злоба м-м де Валентинуа, невестки принца Монако. Эта дама, о чем судачил весь Париж, подсказала О’Морфи во время своего визита в Олений парк, что та рассмешит короля, задав ему вопрос, как он относится к своей старой жене. О’Морфи, будучи простушкой, задала королю этот дерзкий и оскорбительный вопрос, который поразил монарха до такой степени, что он вскочил и сверкнул глазами.
– Несчастная, – сказал он, – кто подговорил вас задать мне этот вопрос?
– О’Морфи, дрожа, сказала ему правду; король повернулся к ней спиной, и больше она его не видела. Графиня де Валентинуа снова появилась при дворе лишь два года спустя».

Как бы там ни было, Мари-Луиза О’Мёрфи вскорости стала мадам Бофранше, потом родила дочь (вскоре умершую), потом — сына; потеряла мужа (он погиб в битве при Россбахе); вышла замуж вторично — за Франсуа Николя Ленормана, графа де Флагака; родила ему дочь; опять овдовела; попала в тюрьму во время Террора (ирония — как аристократка); освободилась; опять вышла замуж (в 62 года) за 34-летнего Луи Филиппа Дюмона; через три года развелась и — прожив остаток жизни в относительном достатке и в компании своей дочери (Маргариты Ленорман) — скончалась 11 декабря 1814 года, в возрасте 77 лет.