Глядя на «Капричос», надо учитывать влияние на Гойю английской карикатуры того времени. А её главным назначением было не смешить зрителя, а бичевать, позорить и даже унижать объект насмешки. Да и вообще юмор того времени был несколько грубоват. Чтобы вы могли оценить его по достоинству, приведём описание шутки, сыгранной героем книги Тобайяса Смолетта, старшего современника Гойи, «Приключения Перигрина Пикля» со своим попутчиком. И надо заметить, что упомянутый Перигрин Пикль был джентльменов хорошо воспитанным и весьма образованным.

«Было одиннадцать часов вечера, когда они приехали в Сенли — город, где намеревались остановиться и где принуждены были разбудить обитателей харчевни, чтобы получить ужин. Всей провизии в доме едва хватило на приготовление сносного ужина. Однако живописец утешался если не количеством, то качеством блюд, одним из коих было фрикасе из кролика, каковое кушанье он оценил превыше всех деликатесов, когда-либо дымившихся на столе великолепного Гелиогабала. Не успел он высказаться в этом смысле, как наш герой, неустанно расставлявший ловушки с целью позабавиться на счет соседа, поспешил воспользоваться этим заявлением и, припомнив историю Сципио и погонщика мулов в «Жиль Блазе», решил подшутить над желудком Пелита, каковой, по-видимому, был весьма расположен к сытному ужину. Итак, он разработал свой план и, когда компания уселась за стол, стал с особым вниманием глядеть на живописца, который положил себе солидную порцию фрикасе и принялся уничтожать ее с величайшим удовольствием. Пелит, несмотря на разыгравшийся аппетит, не мог не заметить поведения Пикля и, дав отдых своим челюстям, сказал:
— Вы удивлены, что я так спешу, но я очень голоден, а это одно из лучших фрикасе, какое мне когда-либо случалось есть.
Французы весьма искусны в приготовлении таких блюд — это я должен признать; и, клянусь честью, я бы хотел всегда есть таких нежных кроликов, как тот, что лежит у меня на тарелке.
На этот панегирик Перигрин ничего не ответил и только повторил слово «кролик» таким недоверчивым тоном и столь многозначительно покачивая головой, что не на шутку встревожил Пелита, который тотчас перестал работать челюстями и с недожеванным куском во рту озирался вокруг с испугом, каковой легче вообразить, чем описать, покуда взгляд его не упал на физиономию Томаса Пайпса, а тот, получив инструкции и умышленно поместившись против него, лукаво ухмыльнулся, чем окончательно смутил живописца. Боясь проглотить кусок, бывший у него во рту, и стыдясь избавиться от него как-нибудь иначе, он сидел некоторое время в состоянии мучительного беспокойства, а когда к нему обратился мистер Джолтер, тронутый его несчастьем, он энергически напряг мышцы глотки, которая с трудом справилась со своей задачей, и с большим смущением и страхом спросил, уж не сомневается ли мистер Пикль в том, что это блюдо приготовлено из кроликов. Молодой джентльмен, приняв таинственный вид, заявил о своем неведении, заметив, что склонен относиться подозрительно ко всем такого рода кушаньям, ибо его осведомили о тех проделках, какие весьма распространены в харчевнях Франции, Италии и Испании, и привел отрывок из «Жиль Блаза», уже упомянутый нами выше, добавив, что не считает себя знатоком животных, однако ноги этой твари, из которой сделано фрикасе, не похожи, по его мнению, на лапки кроликов, каких ему случалось видеть. Эти слова произвели явное впечатление на живописца, который, не скрывая своего отвращения и изумления, воскликнул: «Господи Иисусе!» — и, обратившись в поисках истины к Пайпсу, спросил его, известно ли ему что-нибудь по этому поводу. Том очень серьезно отвечал, что считает эту пищу полезной для здоровья, ибо он видел лапы и шкуру, только что содранную с прекрасного кота и повешенную на дверь чулана, смежного с кухней.
Едва была произнесена эта фраза, как брюхо Пелита, казалось, пришло в соприкосновение с его позвоночником, цвет лица его изменился, глаза закатились, челюсть отвисла, он схватился руками за бока, и у него начались такие мучительные позывы к рвоте, что вся компания была изумлена и потрясена; страдания его усилились вследствие упорного сопротивления со стороны желудка, который решительно отказывался расстаться со своим содержимым, несмотря на крайнее омерзение живописца, обливавшегося холодным потом и едва не лишившегося чувств».

Но мы немного отвлеклись — перейдём к «Капричос». Итак:

Каприз №21. Как они её ощипывают!

Эта гравюра позволяет Гойе избежать обвинения в сексизме и демонстрирует, что ощипывание и обирание особей противоположного пола свойственно не только прекрасной половине человечества. Комментарии намекают на тех, кого надо опасаться приличной девушке. Это: судейские, офицеры, чиновники, священники и мошенники. Похоже, в большей части этот список не утратил актуальности.

Каприз №22. Бедняжки!

Здесь изображены два альгвасила (альгвасилы выполняли в том числе и функции нынешней полиции), сопровождающих в тюрьму двух проституток. Один из комментариев к гравюре поясняет: «Эти несчастные стали проститутками из-за нищеты… Богатые же могут жить так, как им заблагорассудится — закон и тюрьма существуют для бедных».

Каприз №23. Ох, эти порошки…

Во времена Гойи Инквизиция уже не была той всемогущей и наводящей ужас организацией, как сто или двести лет назад. Последнее сожжение на костре состоялось 24 августа 1781 года (жертвой была несчастная женщина Мария де Долорес Лопес, поступившая в монастырь чтобы расстаться с соблазнившим её исповедником; соблазнённая в монастыре другим священником, по милости которого и была обвинена в ереси и колдовстве); ко времени создания «Капричос» инквизиция уже не сжигала людей. Тем не менее она могла доставить достаточно неприятностей: тюремное заключение, пытки во время допросов, ауто-да-фе (на самом деле так называлось не сожжение еретиков, а публичная церемония на которой зачитывался приговор Инквизиции, совершался акт покаяния еретика, читались проповеди и происходила торжественное богослужение)… Один из моментов ауто-да-фе и изображен на гравюре: осуждённому, сидящему в позорном «ослином колпаке», как раз зачитывают приговор. Название позволяет предположить, что перед нами незадачливый знахарь.

Каприз №24. Ничего не поделаешь…

Ещё одна гравюра, посвящённая ауто-да-фе: на этот раз мы видим женщину в ярме, с позорным колпаком на голове, транспортируемую на осле к месту казни. Обращают на себя внимание омерзительные лица толпы — намёк на то, что злодейство в государственном масштабе не может свершиться без рукоплещущих зрителей?

Каприз №25. Он разбил кувшин

Здесь, пожалуй, комментарий и не нужен. И Гойя был лаконичен: «Вредный ребёнок или злая мать — что хуже?».

Каприз №26. Теперь они сидят так, как надо

Эта несколько абсурдная гравюра — судя по всему просто довольно грубая шутка насчет доступных девушек, пытающихся сохранить девственность и не забеременеть, орального секса и соответствующего использования нижней и верхней частей тела.

Каприз №27. Кто сдастся раньше?

Гойя предлагает нам решить несложную загадку: какой из кобелей (побольше, справа; или поменьше, в левом нижнем углу) раньше будет вознагражден за демонстрацию любви и преданности удовлетворением своих плотских желаний. Возможно, подсказка содержится в «мушке» рядом с левым глазом сеньориты — такое расположение фальшивой родинки сигнализировало готовность к флирту. Есть, впрочем, и другие толкования. Одно из них заключается в том, что здесь изображены герцогиня Альба и Гойя; ещё одно — что, мол, все эти модники и прожигатели жизни испытывают не больше привязанности друг к другу, чем совокупляющиеся собаки…

Каприз №28. Тише!

На протяжении долгого времени в Испании весьма популярным (и узнаваемым) персонажем была слоняющаяся около церкви старуха, готовая отнести кому надо записку, организовать свидание или оказать ещё какую-то столь же необходимую услугу — разумеется за небольшую мзду. Гойя собственноручно иронизирует по этому поводу: «Она достойна доверия даже больше, чем родная мать…».

Каприз №29. Хорошее время для чтения…

Достаточно богатый для того, чтобы пригласить сапожника и парикмахера на дом сеньор делает вид, что занят чтением. «Одновременно причёсывается, меряет обувь, спит и читает. Никто не скажет, что он зря теряет время» — пишет Гойя. Другие комментаторы, оставившие рукописные пометки на полях гравюр, отмечают, что такое поведение особенно свойственно министра и прочим важным персонам… как и в наше время, похоже.

Каприз №30. Зачем он их прячет?

Здесь будет достаточно комментария из альбома, хранящегося в Национальной Библиотеке Испании: «Жадный и очень старый священнослужитель прячет мешки с деньгами; но скоро они достанутся в наследство племянникам и прочей родне».

Каприз №31. Она молится за неё

«…что бы Бог дал богатство и сохранил от зла, от хирургов, от судебных приставов» — пишет Гойя — «и что бы была такой же мудрой и опытной как её мать…». «Так молится сводня, одевая свою шлюху и готовя её к работе» — уточняет безымянный комментатор со страниц альбома, хранящегося в Национальной библиотеке.

Каприз №32. Зачем ей было быть такой чувственной?

9 декабря 1797 года случилось убийство, всколыхнувшее весь Мадрид. Вечером, после наступления темноты, молодая женщина тайком впустила в дом своего любовника, переодетого монахом. Вместе они поднялись в спальню — к спящему мужу. Его мучил флюс; и жена дала ему выпить большую дозу опийной настойки — популярного в то время снотворного и обезболивающего. Любовник нанёс спящей жертве одиннадцать ударов кинжалом в грудь и в живот. Убитого звали Франсиско де Кастильо, его женой была 32-летняя Мария Висента Мендиета, а её любовником (и, заодно,  кузеном) — 23-летний Сантъяго Сан-Хуан. Здесь изображена Мария Висента в одиночной камере — её и Сан-Хуана арестовали 16 декабря. После следствия и суда любовники были казнены — 23 апреля 1798 года.

Каприз №33. Граф Палатино

Сатира на весьма распространённых в XVIII веке шарлатанов с липовыми титулами, торгующих всяческими чудодейственными эликсирами и «тайным знанием»: граф Сен-Жермен, граф Калиостро… «В каждой области знаний есть шарлатаны, которые ничему не учились, но всё знают и готовы излечить от чего угодно. Знающий человек всегда осторожен в своих обещаниях; а графа Палатино совершенно не беспокоит, сумеет ли он свои обещания выполнить».

Каприз №34. Сон одолел их…

Эти монахи слишком долго развлекались в городе и никак не могли расстаться со своими подружками. В результате им пришлось ночевать перед закрытыми дверьми монастыря.

Каприз №35. Брадобрейка

«Куртизанка бреет своего простака-любовника. Он её обожает и будет с ней, пока она не обреет его наголо».

Каприз №36. Плохая ночь

Комментаторы лаконичны: «Ненастная ночь — плохо для шлюх».

Каприз №37. Может ли ученик знать больше?

Эта гравюра начинает небольшую серию «ослов» (6 листов). Во времена Гойи Испания уже оставила позади времена своей славы и клонилась к упадку — и «ослы» отображают этот упадок; демонстрируют его в лицах. «Ослы учителя могут научить только других ослов» — читаем мы рукописное примечание в одном из альбомов.

Каприз №38. Брависсимо!

Здесь, похоже, никаких пояснений не требуется — сюжет сохранил свою актуальность на протяжении более чем двух сотен лет. Как и прочие «ослы».

Каприз №39. И его дед тоже был…

Пожалуй, самый архаичный из ослов: «Это бедное животное помешалось на своей родословной».

Каприз №40. Если б я знал, от чего он умер…

А этот вид ослов сохранился до наших дней; мало того, он очень даже широко распространён. Думаю, многие из нас сталкивались лично с такими представителями ослиного царства.

А сколько новых, доселе неизвестных типов ослов, увидел бы Гойя, живи он в наше время…

Гойя. Капричос. Часть 1. Листы №№1-20.
Гойя. Капричос. Часть 2. Листы №№21-40.
Гойя. Капричос. Часть 3. Листы №№11-60.
Гойя. Капричос. Часть 4. Листы №№61-80.