«Пейзаж с синей телегой», Винсент Ван Гог, 1888.
Живопись — это исследование. Художник, как и любой из нас, исследует окружающий мир. Кроме этого, он исследует возможность передать другому человеку результаты этого исследования при помощи плоской поверхности и красящих веществ. Иногда он исследует только внешний вид предметов. Иногда — их свойства и устройство. Так, например, Учелло исследовал геометрическую перспективу, Леонардо да Винчи — механику движения и воздушную перспективу, Рембрандт — светотень, Микеланджело — анатомию. И наибольшей славы добиваются или те, кто брался за дело в числе первых; или те, кто значительно его продвинул; или те, кто достиг в своем исследовании максимальных высот. Взять анатомию: Фигуры Джотто — примитивны, но он был одним из первых, кто пытался достоверно и сознательно изображать человеческое тело; фигуры Мантеньи — более достоверны и материальны, но, присмотревшись, в них можно найти много ошибок; фигуры Микеланджело… кто их может превзойти? Джотто — фундамент, Мантенья — стены, Микаланджело — купол собора анатомии в живописи. После него — любой ракурс, любой анатомический рисунок не открытие, не подвиг, заслуживающий возвеличения и славы, а просто копирование; рутинный ремесленный навык. Лауреаты французских Салонов XIX века, конечно, профессионалы высокого класса (правильно и красиво воспроизводить анатомию тоже надо научиться); они писали очень милые, интересные и прекрасно выглядящие на стене гостиных картины, но… в величии и гениальности им отказано: они не начали путь, они его не продолжили и они не достигли его цели. Недаром тот же Микеланджело, увидев копиистов в Сикстинской капелле, воскликнул: «Сколь многих из вас мое искусство сделает дураками!»
Слева — фрагмент «Воскрешения Лазаря» Джотто. Позы уже не статичны, Джотто пытается передать объем и естественное движение, но всё-таки позы лудей немного неуклюжи и неестественны, объем показан довольно схематично. Посередине — семейство Гонзага, изображенное Мантенья; позы уже более естественны, рельеф тела выражен более явственно, чем у Джотто; но, тем не менее, фигуры статичны и немного упрощены. Справа — Микеланджело, изображение потопа; тела изображены в самых разнообразных ракурсах, точно прорисована каждая мышца, каждая складка кожи. Все эти картины были важными этапами в изображении человеческого тела; любой из этих художников осуществлял прорыв в изобразительном искусстве и был новатором — хоть и «стоял на плечах гигантов».
В житейском, обыденном смысле, конечно, художник был неправ: художник, рисующий в общепринятой, приятной и модной манере легче достигнет благополучия, чем революционер и новатор. Даже хороший копиист с большей вероятностью может рассчитывать на стабильный заработок, чем, скажем, могли на таковой рассчитывать Пикассо, Ван Гог или Сезанн. Но с точки зрения развития искусства… заниматься тем, что уже исследовано и доведено до наивысшего возможного уровня — действительно глупость. То же самое, что заново изобретать велосипед. И , поэтому, те художники, которых мы сегодня называем гениями, взялись за другие вопросы. Кто-то занялся светом и тенью (Караваджо, Рембрандт), кто-то — попытками достигнуть максимального сходства с моделью или максимальной психологичности в портрете (тот же Рембрандт, Тициан), кто-то — колоритом (Рубенс, опять Тициан, Веласкес)… Ремесленники шли по накатанному пути, обучались техническим приемам и рисовали множество красивых, качественных, коммерчески успешных но не особо примечательных картин; гении искали что-то новое и двигали живопись вперед. Предметного искусства (того, которое исследует внешнюю сторону вещей) хватило более чем на триста лет. Колорит, светотень, композиция, линия; новые сюжеты; психология изображаемых фигур, передача их эмоций; передача средствами живописи абстрактных понятий; развитие новых жанров — пейзаж, натюрморт, маринистика… Именно этим — не анатомией — занимались новые гении: Сурбаран, Ватто, ван Дейк, барбизонцы, Хальс, Шарден, Хогарт… И они, в свою очередь, довели предметное искусство до высшей точки. А что дальше?
«Рождение Венеры» Александра Кабанеля, 1863. Эта картина получила премию на Салоне того же года и была куплена Наполеоном III за 20 000 франков. Красиво, конечно; конечно, любой месье с удовольствием повесит на стену изображение голой мамзели, но… сразу понятно, что Кабанель не гений.
Дальше художников начали заботить вопросы менее предметные. Как передать настроение при помощи цвета (Матисс)? Как изобразить освещение, свет (импрессионисты)? Какова базовая структура предметов (Сезанн)? В чем суть портрета, каков тот минимум деталей, при котором лицо модели будет оставаться узнаваемым (Модильяни)? Но эти «новые» гении столкнулись с проблемой. Дело в том, что практически каждый человек способен судить насколько портрет похож на модель, правильно ли нарисован нос и грамотно ли выстроена перспектива. Здесь всё на виду. А вот для того, чтобы судить о настолько тонких и ускользающих материях как те, за которые пришлось приниматься «современным» художникам… Для этого нужен определенный багаж знаний и навыков. И те, кто его не имеет — разумеется, будут «не понимать» живопись Пикассо или Отто Дикса. В этом нет абсолютно ничего плохого; нет никакой необходимости в том, чтобы все поголовно интересовались принципами соотношения объемов или психологическим воздействием цветовых сочетаний. Но, к сожалению, живопись (как и футбол, и литература, и бокс, и музыка) — это действительно игра со своими правилами. Которые следует выучить для того, чтобы в неё играть. И получать от неё удовольствие. И человек, не знакомый с правилами футбола, вряд ли оценит красоту искусственного офсайда; человек, не знакомый с боксом, зачастую даже не понимает, прошел ли удар или пришелся в перчатку; а человек не знакомый с историей живописи — вряд ли поймет, что гениального в картинах Ван Гога. Хотя, во всех перечисленных случаях существует ещё эмоциональное воздействие — искусственный офсайд, выполненный «Барселоной» порадует даже тех её болельщиков, которые не понимают что это такое; каждый возликует, если после удара «нашего» боксера «их» боксер упал; да и «Подсолнухи» Ван Гога могут заворожить яркостью цвета и физически ощутимой своей энергией даже человека, абсолютно далекого от живописи. Теперь остается ответить лишь на вопрос: почему Ван Гог гений?
Простой ответ: потому что до него так никто не делал. Честный ответ: я не умею отвечать на такие вопросы. Могу лишь посоветовать посмотреть на его картину (в начале) и воспользоваться методом Сократа: начать задавать вопросы. Посмотреть на картину в начале поста (это «Пейзаж с синей телегой») спросить: какое на ней время суток? какое время года? холодно или тепло? есть ветер или нет? что это растет на полях? Потом можно перейти к более сложным вопросам: что я чувствую? какое от картины настроение? какие эмоции она вызывает? почему?
Джордж Коул, «Отдых жнецов», 1865
Дальше можно взять картину, написанную в более традиционном духе (как, например, «Отдых жнецов» Джорджа Коула, выше) и сравнить её с картиной Ван Гога. Чем эти полотна различаются? Вызывает ли «Отдых жнецов» такие же эмоции? Передает ли настроение так же явно? Удивительно, но, скорее всего, вы одинаково ясно поймете, что на обеих картинах нарисованы пшеничные поля. И ещё более удивительно, как мне кажется, то, что картина Ван Гога явственне даст вам ощутить и тяжелую августовскую жару, и ленивое спокойствие летнего вечера, и усталость после тяжелого рабочего дня. Коул очень хороший художник, обладающий всеми необходимыми профессиональными навыками. Но Ван Гог разработал свою живописную систему для передачи ощущений, настроений, самой жизни. Поэтому Ван Гог гений, а Коул — лишь вторичен.